сдувают…

— Настя, так как насчет продолжения?

Молька судорожно вздохнула, но молчала, и я была вынуждена продолжить:

— В общем, познакомилась девушка Таня с молодым человеком по имени Витя. Стали они встречаться. Верно?

— Да… Вы знаете, сестра Таня — она вроде бы как и ничего, но случается… Сестра всегда была любимой дочерью, любимой племянницей и все такое…

Понятно. Избаловали девицу до предела.

— Она капризная, Таня… Ну и вот…

М-да. Слушать сбивчивое молькино повествование, неоднократно прерываемое обильным потоком слез, — не слишком большое удовольствие, господа присяжные заседатели.

— Ну и вот… — повторила мадемуазель Белова.

Весьма содержательное изречение. Бездна смысла.

— Вите перемены ее настроения, наверное, не нравились…

Разумеется. Странно было бы, если б случилось обратное. Все мы со сдвигами, но в меру же.

— Они встречались год…

Ого! Господин Баргомистров терпел эту даму целый год — ничего себе! Ну и выдержка у человека.

— …а потом расстались. Знаете, ругались, ругались…

Разбежались молодые люди со скандалом — что может быть естественнее в наше время. Да еще с таким характером, как у моей тезки.

Нет, как-то я не так фразу построила. Надо бы по-другому. Если учесть тот факт, что характер моей тезки оставляет желать лучшего… Ну, поехали! Вам больше нечем заняться, Татьяна Александровна? Что вы себе всякой глупостью голову забиваете?

Ладно, следуем далее.

— Настя, милая, ваша сестра и муж — будущий — Маргариты Вадимовны, расстались давным-давно — сколько лет с тех пор прошло?..

У меня со счетом плохо. У мадемуазель Беловой, видимо, тоже: она промолчала.

— …так почему же этой леди вдруг приспичило убивать своего любовника именно сейчас? Объясните же мне наконец!

— Они перестали встречаться…

Девочка моя, это я уже слышала.

— …но Таня осталась одна, а Вите в скором времени подвернулась юная хорошенькая Ксеня… А ведь она хороша, правда?

Ничего особенного. Однако пощадим Мишино сердечко.

— Да, безусловно. И что же дальше?

— Таня, как оказалось, была… ну, это… как это…

Ясно. Познакомился мистер Баргомистров, грешный, с любимой дочерью «известного бизнесмена», так и не узнав, что бросил мать своего первенца… будущего, конечно.

Тяжелый случай.

Все эти сентиментальные истории не вызывают ничего, кроме улыбки… и снисходительного презрения. А мне на протяжении всего дела приходится заниматься сплошными сантиментами. Посочувствуйте мне, господа.

— Ксеня с Витей долго встречались… наверное, несколько лет. Потом он поменял ее на Маргариту Вадимовну, потом они поженились, потом родились девочки…

Ну, как развивался роман Виктора с Королевой-младшей, мы знаем, что называется, из первых уст… Только Ксения, помнится, утверждала, что о существовании в ее жизни некоего шофера никто даже не догадывался. Ай да моль бледная!

— Настя, с Ксенией Вадимовной мы уже беседовали на эту тему. Мне интересна судьба вашей сестры.

— У Тани появилась дочка.

Любил Баргомистров девочек «дарить»: три дочери — и ни одного сына.

— Виктор об этом счастливом событии, разумеется, так и не узнал.

Мадемуазель Белова пожала костлявыми плечиками.

— Конечно… Только Машенька слабенькая родилась, больная… Думали, не выживет.

— Выжила?

— Нет, умерла… через пять лет.

— И безутешная мать, естественно, в своем горе решила, что во всех напастях виноват беспутный Машенькин папаша, — пробурчал Дима из своего угла.

Долго ж ты молчал, родимый! И вещать-то как начал — в моем стиле.

Моль бледную, однако, сие изречение напугало. Видимо, к безмолвно сидящему стражу порядка девица более-менее привыкла — а тут он голос подал. Полное безобразие.

Настя захлопала глазками, всхлипнула жалобно. По-моему, опять играет. Дмитрий, кажется, того же мнения: хмыкнул, отвернулся к окну.

— Настя, Настя! — позвал мой возница.

Все это время он бесшумно ходил по комнате, приносил-уносил чашки, кофейник, вазочку с печеньем. У Миши призвание такое — кормить. Он называет это «хобби» — с моей легкой руки. Кроме всего прочего, шофер мой вменил себе в обязанность периодически вытряхивать окурки из пепельницы, стоявшей у меня под рукой, на журнальном столике.

«Домохозяйка и гувернантка» отмахнулась от Миши как от мухи.

— Настя, дружочек, следователю не терпится узнать, что произошло потом.

И снова — ахи, охи, «слезные» реки… Антракт. Можно спокойно выкурить очередную сигаретку.

На сей раз, однако, истерика продолжалась недолго. Да и какой смысл ее затягивать: Миша больше не суетится с водой и уговорами, устал…

— Так что там дальше?

Моль затихла. Пошмыгала носом. Наконец продолжила:

— Детей Таня больше не могла иметь, муж ее бросил…

Значит, мужа нет. Не выдержал, бедный человек.

— …И осталась наша Танечка совсем одна… Ну, пить начала. Сначала понемногу, потом…

Значит, сначала помногу.

— Сошлись как-то с Голубковым — не знаю даже, как. Он ее совсем споил.

Хорошо сказала: «совсем споил».

— Ну, потом узнала, что Виктор здоров, счастлив, женился удачно…

Не без вашей, надо думать, помощи, сударыня, до мадам Тимошенко дошла сия информация.

— Потом у Баргомистровых появились дочки-близняшки…

Настя неторопливо, с длительными перерывами вела свое повествование к логическому завершению, а у меня в голове вертелось одно, совсем не деловое: ай да покойничек! Везде успел «поработать», на всех «фронтах», царствие ему небесное, грешнику.

— И что же ваша сестра?

Театральный вздох.

— Они ведь соседи — Голубков с Витей…

— Я уже догадалась.

— Ну вот. Таня быстро узнала, кто за стенкой живет. С Голубковым-то часто пили… И денег он при ней ходил занимать.

— К Баргомистрову?

— Вообще — по соседям… Он во всем виноват! — неожиданно вспылила моль. — Он, Васька. Вот и пусть теперь за Таньку сидит. Он ее споил — пусть он и отвечает.

— Сударыня, это не наше с вами дело — вместо кого или за что арестовали Василия Семеновича. Нас — а особенно доблестную милицию в лице Дмитрия Дмитриевича, — я кивнула в сторону стража порядка, —