отсутствовали у его противника». Позиция автора весьма примечательна: видимо, Груссе держал в голове библейский образ «доброго пастыря». Здесь, конечно же, налицо преувеличение. Власть монгольского правителя была подвержена тем же порокам, что и любая власть любого властелина, но пороки эти были неизбежным дополнением к той сверхзадаче (изменить мир в соответствии со своими идеалами), которую ставили перед собой и с которой блестяще справлялись Чингисхан и его окружение. Каждая культура подпитывается собственными корнями (степная — непосредственностью и доверием; оседлая — напряженным трудом и расчетом), хотя потомки Каина и Авеля расселились на Земле равномерно, и каждая культура — кочевая и оседлая — несет на себе их печать.[68] Подмеченные Груссе свойства власти Чингисхана, «которые отсутствовали у его противников», не что иное, как косвенное признание того факта, что в XIII веке общественной строй монголов основывался на достигших высшей точки отношениях личной преданности и доверия и этим самым имел определенные преимущества перед «противниками».

Итак, культурные различия между степняками и жителями плодородных равнин не могут служить пропастью, разделяющей народы на исторические и доисторические. Монголия является родиной кочевых империй (каганатов и ханств) и множества кочующих государств (улусов), которые, в свою очередь, становились каганатами, улусами и ордами (княжествами) в различных углах Евразии. Удаленная от центров великих оседлых цивилизаций и расположенная в альпийской зоне среди степей живописная долина Орхона не раз становилась центром кочевого мира со своими столицами и дворцами. Все степные народы Монголии, включая и тех, кто уходил в отдаленные и таежные места и кто возвращался, причастны к прошлому имперскому величию центра. Этот пульсирующий в веках Рим кочевников во всей красе будет возрожден при сыне и наследнике Чингисхана Угэдэе — основателе столицы Монгольской империи Каракорума.

Великие империи кочевников возникали в Монголии и распространяли свои границы за ее пределы со времен державы хунну (III–I вв. до н. э.). Империями с центром в Монголии были после хунну государство Сяньби (I в. до н. э. — IV в. н. э.), Жуаньжуаньский каганат (IV–VI вв.). Тюркский каганат (VI– VIII вв.), Уйгурское ханство (VIII–IX вв.), Киргизский каганат (IX–X вв.). Возникновению империй предшествовала борьба локальных кочевых государств за преобладание в регионе. Границы империй, если их сложить, включали в себя (эпизодически) Маньчжурию, Северную и Южную Монголию (с выходом дальше — на север и юг), Восточный Туркестан (с выходом на запад). В таежную зону с крайне разреженным населением — Приамурье, Приморье политический импульс империй доходил в той мере, в какой возможны были реальные контакты вообще. Туда уходили со своими государствами многие земледельческие и кочевые народы; некоторые оставались там навсегда, другие возвращались в обновленном виде. С юга, запада и востока империи были окружены кочевыми и полукочевыми государствами или государствами с кочевым прошлым (У сунь, Ухуань, Тоба, Туюйхунь, Бохай, Тибет, Си Ся и др.), зависимыми от них, независимыми и находившимися в орбите внешних сил (т. е. ставшими своеобразными кочевыми «оазисами» земледельческой цивилизации). Так, мощное кочевое государство Тоба, ушедшее когда-то из Монголии на юг, овладело на рубеже IV–V веков всем Северным Китаем (превратившись тем самым во внутренний кочевой анклав земледельческой цивилизации), начало вести войны с Жуаньжуаньским каганатом и основало династию Северная Вэй, которая была быстро синизирована и превращена в традиционную китайскую династию. Некоторые государства кочевников доходили до Западной Европы, такие как державы северных хунну (гуннов) и жуаньжуаней (первые в V в. н. э. образовали военный союз с центром в Паннонии, включавший остготов, гепидов, герулов и др., вели опустошительные войны в Иране, Северной Галлии, Восточной Римской империи, обложив последнюю огромной ежегодной данью; вторые в VI в. создали примерно там же Аварский каганат, сливались со славянами, вели войны с франками и той же Византией, просуществовав до X в.). Длительные переходы кочевников из Монголии в Китай, Приморье, Европу сопровождались образованием новых государств и государственных союзов на всем пути их следования. Таким образом, еще задолго до походов Чингисхана и его полководцев складывалось историческое поле, на котором предстояло вырасти мировой империи кочевников.

Империи кочевников Монголии образовывали общий котел, в котором не просто растворялись разные государства, но и «варились» элементы разных культур, смешивался опыт христианской, буддийской, конфуцианской и исламской цивилизаций. Мировые религии широко распространялись в мобильной кочевой среде и сосуществовали с традиционными верованиями и таинственной («доверительной») религией Великой степи — тенгрианством. Резкие различия в типе хозяйственно-культурного развития у народов, проживавших в монгольской степи и на ее периферии, обусловливали высокую степень их взаимозависимости, глубокое межрегиональное разделение труда, интенсивный обмен, караванную торговлю и, как следствие, динамичный общественный прогресс.

Историческая жизнь кочевых империй с центром в Монголии протекала не только внутри собственных границ, но и в сфере межгосударственных отношений с империями оседлых народов, прежде всего с империями и государствами Китая. Характерной особенностью кочевых держав была их огромная зависимость от международного разделения труда, торговли. Это побуждало кочевников выступать активной стороной в установлении регулярного обмена с соседями. Военные столкновения на этой почве заканчивались не только великими потрясениями, смешениями народов и взаимопроникновением культур, но и подписанием мирных соглашений, установлением брачных союзов правителей и «родственных» отношений между государствами.

В культурном, политическом и военном отношении Китай и кочевые империи уравновешивали друг друга, причем свободные от крайних форм принуждения и насилия производственные отношения, религиозная и этническая терпимость степняков определяли новые исторические ориентиры. При этом многие достижения кочевой и оседлой цивилизаций родились именно благодаря их взаимодействию. Влияние конфуцианства на кочевников компенсировалось их предыдущим влиянием на взгляды китайцев, распространением ими в Китае элементов шаманистских представлений, в том числе о Поднебесной империи, лунного календаря с его животными знаками, буддизма (через Восточный Туркестан из Кушанского царства). Политические структуры, представления о верховной власти, правовые нормы рождались на той и другой почве в процессе тысячелетнего столкновения двух миров, опыта улаживания конфликтов. Из-за постоянной угрозы этих конфликтов кочевой мир оказался в состоянии под держивать и укреплять свои собственные земледельческие анклавы, а Китай, в свою очередь, научился поглощать кочевые государства, заманивая их к себе в качестве «варягов». В то же время современные китайские историки признают, что среди важнейших заимствований китайцами элементов культуры северян (т. е. кочевников) были седло, куртка, штаны, некоторые виды головных уборов и мебели, пищевые продукты скотоводства, музыкальные инструменты, музыка, танцы…

За два века до рождения Чингисхана неожиданно временно пресеклась традиция образования империй с центром на Орхоне в Монголии. Маньчжурия после разгрома Жуаньжуаньского каганата Тюркским государством откололась от общего котла кочевой цивилизации и начала вести самостоятельную политику в отношении соседей. В маньчжурском анклаве диффузия городского и кочевого населения приобрела высокую динамику, причем при активной роли земледельческого населения, пополнявшегося волнами миграции из Китая. В X–XII веках произошло поочередное возвышение кочевников, обитавших в Маньчжурии, — киданей и чжурчженей. Так как Груссе широко использует источники, в которых упоминаются эти народы, целесообразно, хотя бы бегло, обрисовать ситуацию.

Кидани, создавшие империю Ляо, были кочевым народом, «отягощенным» оседлостью. Часть киданей давно превратилась в оседлое и полукочевое население, причем именно та часть, которая играла ведущую роль в государстве и в хозяйственной и культурной жизни доминиона.

В 934–936 годах империя киданей захватила 16 округов Северного Китая и даже перенесла столицу в Ючжоу (Пекин). К 956 году они продвинулись уже до реки Янцзыцзян. С этого момента они попали в двойственное положение: с одной стороны, начался процесс быстрой синизации киданей, ослабивший их полнокровную связь со всем остальным кочевым миром империи, с другой — происходило постепенное падение их авторитета в Китае. Этим воспользовались чжурчжени — вассалы киданей, обитатели центральных и северо-восточных районов Маньчжурии, которые создали в 1115 году свое государство и в 1125 году в союзе с сунским Китаем положили конец империи Ляо. Кидани переместили свое государство на запад — на территории между Иртышом, Амударьей, Алтайским хребтом и Куньлунем. На новом месте