— Не за благодарность служу я хану. Даже если он посадит меня на хлеб и воду, я все равно буду ему служить всеми своими силами. Да пребудет в веках золотой дом хана! Иного мне не требуется.
Извещенный об этих словах Боорчу, Темучжин созвал на следующий день курултай и облек взрыв своей благодарности в такую речь:
— О Боорчу! Ты был моим верным товарищем во все грозные дни! Страх твоему сердцу неведом. Жизнь и смерть тебе одинаково безразличны. Да не посмеет никто из здесь сидящих позавидовать тебе! Слушайте, мои верные князья и нойоны! Слушай, мой народ! Будьте свидетелями все! Его я возвышаю над всеми!
Что касается Мухали, то Чингис припомнил, как когда-то в Хорхонах-джубуре, сидя под деревом, возле которого хан Хутула любил танцевать, он, Мухали, по горнему наитию предсказал Темучжину великую будущность. Завоеватель его отблагодарил, присвоив ему взятое у китайцев звание го-вана, то есть «князя языков», с «правом начальствовать над примыкающей к Хараун-джидуну тьмою левого корпуса».
Другой монгольский вождь, Хорчи, выходец из племени баарин, также еще в начале карьеры Темучжина предсказал его будущее величие; но, опытный шаман, он потребовал, чтобы в случае осуществления его пророчества тот дал для его гарема три десятка красивых женщин. И вот Чингисхан разрешил ему выбрать 30 луноликих дев из побежденного племени. Более того, он поставил под его начало «лесных людей», населявших северо-западные окраины, иными словами — все таежные сибирские племена, вплоть до верхнего Иртыша.
Подвиги Чжурчедея также не были забыты. Чингисхан его принародно поблагодарил за то, что в битве при Харахалчжин-элсте, исход которой долго не был ясен, он положил конец вражеским атакам, ранив в щеку Тоорилова сына.
— Ведь не известно, как повернулось бы дело, — сказал он витязю, — если бы Сангум не был ранен. Вот это и есть главная заслуга Чжурчедея. Вот почему Вечное Небо открыло нам двери и путь.
Столь же горячие похвалы услышал непобедимый Чжур-чедей и за поддержку, оказанную Завоевателю во время отступления на Халхе, а затем в решающей битве с кераигами,
— Когда мы отступали оттуда, — торжественно произнес Чингисхан, — я чувствовал себя с ним, как за сенью высокой горы
В дни битв ты, Чжурчедей, был щитом моим от врагов
В знак великой признательности витязь получил от евагеля его супругу, Ибаху-беки,
— Если от сонма находящихся у дона моего и подножия ног моих отдаю тебя, как высшую милость мою к нему, — сказал ей Чингис, — то это потому, что Чжурчедей
Покоритель Вселенной не забыл похвалить и своих свирепых «псов»: Хубилая, Джелме, Джебэ и Субутая, — «сильным пригнетавших выи, борцам пригнетавших ягодицы»,
Говоря о них, Чингис сказал следующее:
— А эти вот четыре моих дворовых пса, когда, бывало, отправлялся я в поход, то скажешь: «Кюр!»,[40] — кремень сокрушали, скажешь: «Гар!»,[41] — скалы раздвигали, бел-камень дробили, топи пересекали!
Не было воина, не услышавшего слов признательносги, сказанных Чингисханом лично ему,
Вот верный Джелме, которого отец, старый Джарчиудай, совсем мальчиком отдал в пажи будущему Чингисхану нести службу у дверей царской юрты,
— При самом моем рождении, — сказал Чингисхан. — спустился к нам с Бурхан-халдуна Джарчиудай-евген с кузнечным мехом за плечами и со своим Джелме. малюткой от колыбели Он подарит мне собольи пеленки Много заслуг у Джелме
Вот Онгур-кравчий, которому хан сказал следующее:
— Ты ведь был со мною одним куренем Ты, Онгур, сын Мунгету-кияна, со своими бесутами и баяудами, вы в туман не теряли дороги, в схватке не отставали, в мокрядь мокли вместе со мной, в сгужу мерзли вместе со мной.
В знак благодарности хан разрешил Онгуру вновь собрать под своим тугом племя баяудов
Особенно теплые слова Чингисхан сказал четверым найденышам, усыновленным Оэлун*
— Четверо вас у моей матери Шиги-хутуху с Борохулом да Кучу с К окочу С попу поднятых вас она на коленях своих нянчила, как родных детей пес гопаля За шею тянула — с людьми равняла, за плечи тащила — с мужами равняла Воспитывала вас с надеждою, что стянете для ее сыновей дружеской сенью,
Чингисхан продолжал:
— И вот каким другом был ты мне, Борохул: в спешных походах, в ненастные ночи не оставлял меня на ночь голодным, Стояли лицом к лицу с неприятелями, и ты не оставлял меня на ночь без похлебки- шолюиа…
Вспомнил Завоеватель и о том, как двое его сыновей: Толуй и Угэдэй, — были спасены — первый Борохуловой женой, вырвавшей его из рук убийцы, а второй — самим Борохулом во время сражения с кераитами в песках Хара-халчжина,
— Ему я обязан жизнью двух моих сыновей, Он полностью возвратил свой долг моей матери,
В час торжества Герой не забыл и тех, кои в дни испытаний погибли за него, как, например, Хоилдар и Чагангоа,
— За го, что друг Хоилдар на брани живот свой положил, пусть получают сиротское пособие даже и потомки его потомков
Обращаясь к Нарин-Тогрулу, сыну Чаган гоа, хан сказал:
— Твой отец пал в бою при Далап бальчжнуте от руки Чжамухи Пусть же и тебе будет назначено сиротское пособие,
Сверх того, он разрешил сыну Чяган-гоа собрать под своим началом родное ему племя негус.
Особенно ласков бил Чишисхан с Сорган-Широй, который, как мы помним, освободил его, юного, от колодки и спас от мести тайчжиудов.
— Об этой услуге я не забывал ни темной ночью во время сна, ни белым днем наяву… Ты же поздновато перешел ко мне от тайчжиудов… Однако сегодня я окажу тебе милость, о которой ты просил.
Просил же Сорган-Шира пастбищ, не облагаемых налогом, находившихся в стране меркитов, в долине Селенги. Его сыновьям — Чилауну и Чимбаю — Завоеватель дал привилегию, в силу которой они могли оставлять себе все добытое на охоте и войне.
Так Покоритель Вселенной в те праздничные дни весны 1206 года на землях верхнего Орхона, где он родился, посреди полей и лесов, воспетых монгольскими бардами, с нежностью вспоминал свою суровую юность и щедрой рукой причащал своей славе товарищей по борьбе.
