— Сейчас?

— Сегодня.

— А…

— Этой ночью начнется конец света.

— Понятно…

— Не веришь?

— Верю. Вот в это — верю вполне.

— Так ты согласна?

— Ну… если ты меня берешь…

— Согласна?

— Да… Да, Мишка. Я… да. Я согласна. Но как же?..

— Найдем. Придумаем. Уговорим.

Мадам Дальон отозвалась не сразу. — Мама? У тебя все хорошо? Ничего не случилось? А почему трубку не берешь? А-а. Нет, я в полном порядке. Слушай, у меня для тебя новость. Я выхожу замуж. За Мишку, конечно. Да. Нет, еще не решили, но я позвоню, так что будь готова. Как — когда? Сегодня, конечно. Ближе к вечеру. Пока! — Зойка сложила телефон и пожала плечами. — Вот и все. А казалось — так страшно…

И мы пошли обратно. Отец и дед (ничуть не старше, оно и понятно) так и сидят за военно-полевым дастарханом. Дед ест хлеб, макает кусочки в сметану и отправляет в рот.

— Родичи, — сказал я. — Только что мадемуазель Дальон приняла мое предложение руки и сердца. Мы приглашаем вас на свадьбу, которая состоится сегодня — еще не знаем где. Если вам это не поперек души — благословите нас… — я опускаюсь на колени, и Зойка опускается рядом, и я чувствую, что она меня поддерживает. — Вы сочиняли нас, — я посмотрел на деда, — и теперь уже не переделать, поэтому… — но нить рассуждений, казавшаяся длинной, вдруг зацепилась и порвалась без каких-то сожалений с моей стороны.

Дед встал. Перевязанная его рука тряслась. И отец встал. Он был выше деда на полголовы и вдвое шире в плечах, но тот брал осанкой. Они переглянулись, и ясно было, что оба растеряны донельзя. Они просто не знали, что надлежит делать в таких случаях.

— Будьте счастливы, — сказал наконец отец. — Благословляю…

— Благословляю, — прошептал дед. Вдруг он повернулся и выставил в небеса фигу. — Вы поняли? Вы поняли, падлы?! Не вышло по-вашему!.. — и закашлялся, затрясся, отец приобнял его за плечо, и стало ясно, что дед плачет.

Зойка, хоть ничего и не знала еще — не знала даже, что это за родич у меня внезапно отыскался, — вдруг тоже шмыгнула. И я понял, что зареву сейчас сам, вот возьму и зареву, хоть это и стыдно, и просто нельзя…

Сзади подъехала и остановилась машина. Хлопнула сдвоенно дверь. Я оглянулся. Это было нормальное городское такси, и из него бешено вырывались, зацепившись чем-то за что-то внутри, Вероника и Сонечка: одна справа, вторая слева. Они были сейчас невероятно похожи.

Отец уже присел на корточки рядом с ними, твердой решительной рукой устраняя препятствия, мешающие ему воссоединиться с семьей. Таксист попытался было возражать, но для смирения нрава ему хватило одного взгляда на оппонента.

— Игорь! — кричала Вероника. — Ты же жив! С тобой же все в порядке! Ты — жив!

— Ну да! — кричал отец в ответ. — Что, что случилось? Как ты здесь оказалась?

Почему — обе?!

— Моя провинность, — сказал дед. — Пойду объясню… Такси, вывалив на траву маленький чемодан, уехало, забросав нас камешками с обочины.

— Простите, — сказал дед. — Это я звонил. И телеграмму посылал тоже я.

Все развернулись в его сторону. — 3-зачем?.. — Вероника задохнулась.

— Иначе вас могли бы не посадить на самолет. Наверное, томский аэропорт переполнен?

Она нахмурилась. Посмотрела на Сонечку. Та пожала плечами. Такой мелочи они не помнили.

— Да… кажется…

— Еще раз простите, что заставил вас так переживать, — сказал дед. — Но в нынешних обстоятельствах нам всем лучше быть вместе.

— Я… да… а вы кто? — Вероника интенсивно смотрела на него, пытаясь узнать. — Я же вас где-то видела…

— Это ты меня видела, — сказал отец. — Еще до того, как я морду разбил.

Познакомься, мой отец. Зден Рышардович.

— Вероника… можно Вера. Ой, как вы молодо выглядите…

Этот день, последний день мира, тянулся бесконечно. Солнце никак не хотело опускаться, стрелки часов замерли. Небо, затянутое вечерней дымкой, было цвета светлой начищенной бронзы, и на его фоне совершенно сказочно чернел силуэт города: дворцы, минареты, островерхие крыши, исполинские деревья… Небо было таким из-за недавних взрывов в Рангуне и Томске, но вспоминать об этом не хотелось.

Молодых обвенчали в маленькой и очень красивой Святомихайловской церкви, стоявшей на самом берегу бухты. Батюшку, уже запиравшего ворота, ошеломило появление нашей шумной и пестрой компании, где все мужчины имели боевые отметины и открыто носили оружие, а женщины… да что там говорить — наши женщины были просто великолепны. И вопреки всем и всяческим церковным и светским правилам, уступая горячим мольбам как самих молодых, так и родителей, батюшка ворота отпер и обряд произвел…

Теперь мы сидели в кофейне — там же, неподалеку от церкви, — смотрели на закат и негромко пировали. Господин Хачик, владелец этого замечательного заведения, выставлял все новые и новые вина. Похоже, у него имелся свой настоящий погреб.

Многие бутылки были покрыты паутиной и пылью.

Когда он в очередной раз возвращался из погреба, я заметил прислоненный к стойке многозарядный дробовик.

Господин Хачик проследил мой взгляд.

— Мне восемьдесят шесть лет, — сказал он тихо, — но я помню, что моя мама говорила: отец перед смертью проклинал себя только за то, что не купил ружье.

Мне было шесть лет, когда она тоже умерла. Я плохо помню ее лицо, но эти слова я помню. Поэтому у меня всегда было ружье. Сегодня я его достал и почистил.

Говорят, оно может понадобиться.

— Может, — кивнул я. — Даже — наверняка… Я обвел глазами сидящих за столом.

Точнее, за сдвинутыми вместе легкими кофейными столиками. Мишка и Зоя. У них все непросто, но это, наверное, уже не имеет значения. Мать Зои, странная дама, художница-домохозяйка. Мать Мишки, напротив: дама деловая, ненадолго отвлекшаяся от важных дел на пустяки. Сам Игорь. Его нынешняя жена и шестилетняя дочка. Если я все правильно помню, эта Вероника вполне способна за себя постоять. Группа Игоря: пятеро ребят и девушка. Очень хорошие бойцы. Мумине, до сих пор не очнувшаяся. А может быть, она всегда такая, живущая в полусне. Наподобие незабвенной Кончиты. Эта девушка, конечно, балласт, но… мы в ответе за тех, кого приручаем, не так ли? Наконец, Мишкины друзья: Тина и Саффет-бей.

У нас не так много шансов. Но не так уж и мало. Вон стоит неприметный грузовичок, в кузове которого тридцать пять хороших стволов и восемьдесят тысяч патронов. По городу таких грузовичков немало: Хижняк и комендант позаботились. В некоторых омерзительных методах, которыми владеют темпомигранты, есть своя прелесть. Неслышно «нашептать» человеку любую чушь — и он это сделает и лишь через несколько дней спохватится: да что же это я натворил?! И начнет привлекать учение доктора Фрейда или Маркса, чтобы оправдаться перед собой и потомками… а на самом-то деле, это я велел ему сделать, а потом