– Знатокам необходимо подумать. – Он отвернулся от нее, а когда посмотрел вновь, от прежнего Антона – раненого парня на больничной койке – не осталось и следа. Теперь на нее смотрел деловой человек. И неважно, что вместо строгого костюма на нем больничная пижама. – Телезрители уверены, что хотят услышать правильный ответ?

– Да, – подтвердила Дарья.

– По мнению знатоков, это делается для того, чтобы получить легальный документ на ворованную вещь. При пересечении границы возможны неурядицы, все-таки речь идет о золоте. Для того чтобы вещь была куплена по всем правилам, директор выставляет ее на продажу, и в тот же день приходит покупатель, который забирает ее. Ясно, что покупатель и директор – одна команда, в то время как продавцы не имеют ни малейшего понятия о том, что происходит. Это самый простой способ легализовать ворованный товар, а цена занижается лишь только из-за того, чтоб не выкладывать слишком много. Ведь речь идет о наличных.

– В таком случае в игру вступает, – Дарье нравилось это развлечение, – директор ювелирного магазина в городе Саратове Антон Баров. Он спрашивает: почему у него в магазине лежало кольцо, которое стоило куда больше? Неужели по той же самой причине?

– Ответ знатоков. – Антон приподнялся на кровати чуть выше и теперь почти сидел. – Директор увеличил цену на все закупленные изделия на пятьдесят процентов, не вникая, какое кольцо должно стоить дороже, а какое дешевле.

– Третий раунд. Дарья Данилова из того же Саратова спрашивает: значит ли это, что директор магазина не преступник?

– Ответ знатоков: директор честный коммерсант.

– Тогда вопрос номер четыре от коллекционера Берестова, опять же из Саратова: как полагают знатоки, почему к Гоги за дорогим браслетом, который стоил у него очень мало, пришел некто Иннокентий из ОАЭ?

– Ответ знатоков – вероятно, они знакомы.

– Тогда ответ на вопрос номер три вызывает сомнения. Может ли быть чистым директор магазина из Саратова, если директор магазина в Стамбуле и коллекционер из Эмиратов люди явно нехорошие?

– Похоже, меня крупно имели несколько лет подряд. – Ему уже не хотелось играть.

– Тогда последний вопрос. Назовите мне человека, который чаще других покупает у вас украшения. – Дарья затаилась. Антон мог и не знать.

– Не знаю, – покачал он головой.

Ее настроение сейчас напоминало проседающий под ногами грунт.

– Но, вероятно, знает Валя. Она-то постоянно работает.

– Давно она к тебе заходила?

Баров ответил немедленно:

– Только в тот раз, когда звонил Гоги. Ты могла бы съездить к ней, она сейчас в отпуске – до тех пор, пока я не вылечусь.

– Я, конечно, прокачусь, но если честно, то мне кажется, что ехать некуда.

– Ты думаешь, она мертва?

– Нехорошо, конечно, но обстоятельства дела на другие мысли как-то не наводят. – Она почувствовала, что ей снова стало плохо. Снова страшно. – Давай адрес.

– Я тебя прошу, будь поосторожнее.

Собрав волю в кулак, она попрощалась с Антоном и понеслась в гости к Вале.

Валя жила в двухэтажном доме в старом центре города. Чтобы подняться к ней на второй этаж, надо было войти во двор и по прогнившей деревянной лестнице подняться на высокое крыльцо. Войдя в дом, пройти по узкому темному коридору, вдоль стен которого стояли какие-то прохудившиеся ведра и тазики, затем найти лестницу, ведущую на второй этаж, и по скрипучим ступенькам добраться наконец до квартиры номер четыре.

У японцев четверка означает смерть. Дарья это знала, но надежда умирает последней.

Постучав в тонкую дверцу, она терпеливо стала ждать, что произойдет. Так как ей никто не спешил открывать, она повторила. Тишина. Пришлось еще раз.

Соседняя дверь застонала, и совсем седая старушонка высунула голову в плохо освещенный коридор.

– Чего стучите? – пропела она. – У Вальки второй день тихо. Ейный барин в отпуск ее отправил, может, уехала куда?

– Вы не знаете куда?

– Опосля того, как она забыла принести мне хлеба, мы с ей не общаемся.

– Думаю, это серьезно, – согласилась Дарья. – А у вас чисто случайно нет ключа от ее квартиры?

– А как же нет. Есть! У нее ж стиральна машина, я у нее с бельем вожусь.

– Логично. Тогда, может, откроете?

– Вам зачем? – Она уже выползла наружу полностью. – Я вас не знаю. Вы кто такая?

– Я подруга того самого барина. Впрочем, могу и не заходить. Вы сами войдите и посмотрите, все ли в порядке.

– Никак, случилось чего? – Старушонка была маленькая, сухонькая, но, судя по ее высказываниям, весьма вредная.

– Посмотрите, пожалуйста, – несколько настойчиво предложила Дарья.

– Ты, дочка, не сходишь мне за хлебом?

– Схожу, только откройте дверь.

– А откуда я знаю, что ты не воровка?

– А вы и не знаете, но дверь-то открыть надо.

Препирательства закончились победой Дарьи. Шамкнув губами, бабуля скрылась у себя в каморке минут на пять. Когда она появилась снова, в руке у нее белел листочек бумаги.

– Вот, – подала она Дарье.

– Да тут целый список, – протянула Данилова. – Чай, сахар...

– Деньги вам нужны?

Вопрос потряс девушку, но, поглядев на то, чего хотела старуха, она отмахнулась.

– Не надо, я так возьму.

– Что, уже в магазинах все бесплатно? – не унималась бабка.

– Вы открывайте дверь, а после я схожу за продуктами, посмотрим, что там. – Дав команду, Дарья заняла выжидательную позицию.

– Вот и умница. – Бабка сняла с шеи ключ, который висел у нее на размахрившейся бельевой веревочке, и стала открывать дверь.

Обращаться с замком она умела. Раз-два – и готово.

Дверь отошла в сторону, и они оказались в крохотной прихожей. Налево кухонька, направо комнатка.

– Она живет одна? – Дарья заглянула в кухню. Она не могла поверить, что в таком запустении живет женщина.

– Одна, совсем. Только вот я у нее.

– Вы что, родственники?

– Нет, я просто... Ох!

Дарья бросилась на громкий вздох, чувствуя, как разгоняется сердце.

Она застала скорбную картину. Посреди комнаты на полу лежала Валя с простреленной головой, а прямо на ней – умирающая бабка. Лицо ее посинело, изо рта доносился слабый хрип.

– Сердце, – прошептала она, хватаясь за грудь.

Очень скоро остекленевшие глаза стали смотрели на мир абсолютно безразлично.

Дарья осмотрелась. Старый диван, черно-белый телевизор на тумбочке. Два старых стула с прохудившейся обивкой, из-под которой торчали белые клочья наполнителя. Пожелтевшие от времени обои.