видеть, но не вышло: легкий укольчик, и пришлось вновь устремить свой взор на экран. Тем временем промежутки между задаваемыми вопросами начали все стремительнее сокращаться, соображать, о чем тебя спрашивают, удавалось с трудом или не удавалось вовсе. В качестве меры наказания тут же срабатывал браслет, хотя и без него психика была на пределе.

Сколько длилась эта странная проверка, больше напоминающая собой пытку, Грачев не знал. Но когда она все же завершилась, он сам был охвачен немыслимым напряжением. Такое за всю его жизнь ему ни разу не приходилось испытывать, даже во время службы на Кавказе, где тоже, в общем-то, было не сладко. И все же там было куда проще и легче, чем здесь и сейчас. Он был почти уверен, что по возвращении отсюда станет неврастеником. Но, видимо, таковой и была цель зачинщиков всего этого – они хотели сбить его с истинного пути и перековать по образу и подобию своему.

Он ждал ночи как какого-то чуда. Но до нее было еще достаточно далеко, а позволять ему расслабиться никто не собирался. Ощущая животную необходимость как-то защитить себя от постороннего влияния, Грачев собрал все свои силы в кулак и, стараясь контролировать эмоции и чувства, попытался адаптироваться к этой нестандартной обстановке.

Поначалу было сложно, затем он потихоньку начал привыкать к общему потоку данных и усилием воли пускал их в обход собственного уха, пропуская мимо, таким же фоном, каким для любого гоpожанина является шум машин. Чуть выводили из себя лишь покалывания браслета, осуществляемые совершенно спонтанно, чтобы напрячь обстановку. Но и к этому можно было привыкнуть. Конечно, потребовалось активировать все защитные силы организма, которые делали возможным отсутствие чувствительности к боли, снижали напряжение от ожидания следующих ударов.

Психологическая обработка закончилась только около пяти. Если в голове еще и жила когда-то мысль о том, что лишать жизни себе подобных противоестественно, то сейчас от нее не осталось и следа. Умелые учителя разгромили ее в пух и прах, не оставив камня на камне от этой мысли. А коль так, то пришло время познакомить новоявленного бойца с его новой жертвой. О том, что это состоится именно сегодня, Валентин узнал из того же громкоговорителя в потолке, важно поделившегося этой новостью.

Вскоре вместе с ужином ему принесли несколько папок. Все они содержали информацию на одного и того же человека, которого ему предстояло убить. Взглянув на первые несколько фотоснимков, украшающих подборку, Валентин просто не смог не усмехнуться – отдел аналитики и сбора поработал на славу, не только подобрав жертву, как говорится, нужного калибра, но еще и представил ее в таком виде, что не возненавидеть ее было просто невозможно. Все фото, как одно, вызывали отвращение и неприязнь к тому, кто на них был. А был на них самый вроде бы обычный, слегка полноватый мужичок с совершенно невыразительной внешностью, высоким морщинистым лбом и поврежденной какой-то давней травмой правой бровью, рассеченной надвое посередине.

Человек как человек, если не брать во внимание то, что заснят он был в таких ситуациях, которые никак, кроме фотомонтажа, воспроизвести и невозможно. У Грачева был острый глаз, и он, внимательно всмотревшись в один из снимков, довольно быстро понял, что хоть и старался фотограф, но обман скрыть не удалось. Нет, сделано все было по высшему классу, ни один профи не прикопается, но вот то несоответствие выражений лица и творимых дел ему, как психологу, остро бросалось в глаза. Что ни говори, а взгляд человека – это самый откровенный рассказчик, и изменить его какими-то спецсредствами пока не по силам. Оно и хорошо.

Чисто ради интереса пересмотрев все фотки, Грачев перешел к остальному. В папке оказались какие-то документы, вырезки из газет, статьи, распечатанные на принтере, видимо, где-то в соседней комнате. Нет необходимости говорить о том, что вся эта подборка обливала грязью несчастного приговоренного, выставляя его перед Валентином в самом жутком свете. Его называли убийцей, изменником родины, бессердечным монстром, изломавшим не один десяток людских судеб. Как ни крути, а по всему этому выходило, что Валентин должен начать страстно ненавидеть того, кого ему показали, пусть пока и заочно.

Проблема была только в том, что Грачев не умел ненавидеть. То есть раньше он был даже в этом уверен, всегда видя хоть что-то человеческое даже в самом плохом и жестоком убийце, но и теперь вера в то, что не все так плохо, как ему подносят, еще теплилась где-то в глубине души. Валентин просто мысленно искал оправдание всем поступкам этого человека, пусть даже и понимая, что все обвинения – сплошная липа. И все-таки от легкой, но все же личной неприязни к нему полностью избавиться так и не удалось.

Хорошо понимая, что ответ на все возникшие у них вопросы может дать только кто-то из работников клиники, а вовсе не посторонний, спасатели в конце концов пришли к выводу, что придется рискнуть и вновь заглянуть в институт. А тут Ашот еще вспомнил, что при первом посещении клиники, когда он ехал в лифте, видел там одного старика, которого все называли дядей Федей, и предположил, что уж тот-то точно может это расшифровать, да и вряд ли в отличие от остальных сдаст их кому-либо. Его и решено было найти.

Величко сразу позвонил в клинику, попросил к телефону Федора Скупова, но ему ответили, что тот уже отбыл домой. Кое-как выпросив у дамочки его адрес, Алекс быстро начеркал его на листке и, повесив трубку, радостно махнул им в воздухе.

– Осталось только к нему заглянуть. То, что он не в клинике, нам даже на руку – никто и не узнает.

Отправиться решили прямо сейчас. Быстро загрузились в джип Ашота, и тот дал по газам.

Дорога до дома Скупова заняла у спасателей всего около двадцати пяти минут. Припарковав машину, они незамедлительно отправилась наверх. Поднявшись на нужный этаж, настойчиво надавили на дверной звонок, и где-то в квартире залилась соловьиная трель. Через несколько минут дверь им открыл старенький бодрячок с коротенькой бородкой, одетый в обычную полосатую синюю рубашку и старые, тоже полосатые, штаны с хорошо проглаженными стрелками.

Окинув спасателей угрюмым взглядом и никого из них не узнав, он сухо спросил:

– Вы к кому?

– К вам, если вы, конечно, дядя Федя, – ответил за всех Алекс. Остальные, с Графом включительно, согласно закивали.

– А зачем ко мне? – поинтересовался он, недоумевая, что могло понадобиться таким амбалам от его скромной персоны.

– Хотели с вами поговорить, – пояснил Алекс. – О делах вашей клиники.

– Клиники? – повторил без всяких эмоций дед.

– Мы можем войти?

– Да входите, конечно, – отступил от двери старик. – Я гостям всегда рад. Сейчас чайку согрею, попьем, поговорим. Уж даже и не представляю, что это вам понадобилось.

Спасатели не спеша проследовали за стариком в его квартиру и остановились только в кухне, куда он их и привел. Там сели на покрытый старым пледом диван и занялись изучением внутреннего убранства жилища ученого. Скупов жил не очень богато. У него не было дорогой, купленной в элитном салоне, мебели, а та, что была, скорее всего, приобреталась десяток-другой лет назад. Впрочем, не так давно ее заново облицевали, и теперь она казалось довольно-таки свежей.

Помимо стола, дивана и холодильника, в кухне имелся и небольшой телевизор с плоским экраном, рядом с которым находился однокассетный магнитофон. В проеме между окнами размещались огромные напольные растения, очень напоминающие пальмы. Они-то и добавляли необходимый уют и делали интерьер запоминающимся. И все же во всем чувствовалась какая-то умеренность. Не было никаких лишних фарфоровых статуэточек и посуды, пестрых пледов на диване и креслах.

Пока они вертели головами по сторонам, дед уже закончил с приготовлением чая и, молча поставив перед ними чашки, а затем и пододвинув поближе вазу с печеньем, спросил:

– Вы же спасатели, я верно запомнил? Видел вас, когда с Германом Юрьевичем несчастье случилось. Хороший был человек, очень хороший...

Старик с сожалением вздохнул, а затем предложил всем угощаться. Андрей с Ашотом тут же схватились за свои чашки, а Алекс произнес:

– Мы действительно из спасательной службы, и к вам не просто так. Мы пытаемся кое-что понять, но наткнулись на вещи от нас очень далекие. Хотелось бы, чтобы вы нам помогли.

– Ну коль смогу. – Скупов развел руками. – Говорите, что вам непонятно?