– Не кричи, Миша, – улыбнулась ему жена. – Мишка спит.

Он подошел, обнял ее и уткнулся носом в теплую, нежную шею.

Отец Василий наворачивал блины и слушал. Ему было так хорошо, как не было, пожалуй, никогда.

– Стрелка совсем извелась, – подкинула ему прямо со сковороды очередной блин Олюшка. – Одно то, что соскучилась... Я когда открыла, кинулась лизаться! Всю обслюнявила!

– Бедная кобыла, – засунул в рот блин священник.

– Потом даже в сарай заходить не захотела... Так я ее прямо на улице оставила. Ты ее, кстати, не видел?

– Не-а, – намазал следующий блин сметаной отец Василий.

– Ну, значит, на Студенке со своим другом бродит. Тут у нас жеребец появился...

– Чей?

– Не знаю. Полина говорит, совхозный, а я так думаю, какой там совхозный? Уже и совхозов-то не осталось... Так я что говорю, – спохватилась жена. – Шутка ли сказать, три дня кобыла взаперти провела! Хорошо еще, что ты ей воду оставил.

Священник поперхнулся и положил блин обратно в тарелку.

– Неужели наелся? – удивилась супруга.

Священник метнулся в прихожую, стремительно надел сапоги...

– Куда ты, Миш?

Отец Василий закашлялся и вылетел во двор. Кинулся к цистерне, одним махом преодолел несколько металлических ступенек, обеими руками ухватил запор, сорвал его и откинул крышку.

Внутри было тихо и темно. Глаза еще не привыкли...

– Эй! – крикнул он. – Вы еще здесь?! Изнутри цистерны раздался нестройный то ли стон, то ли плач.

– Господи, прости меня, грешного! – перекрестился священник. – Господи, прости! Не хотел!

– Ольга! – обернулся он. – Какое сегодня число?

– Восьмое, – пожала плечами стоящая на крыльце удивленная вопросом и поведением мужа попадья.

– Мать честная! – схватился за голову отец Василий: эта троица просидела в ледяной цистерне без еды и питья четверо суток!

– Оля! – снова повернулся он. – Быстро звони Скобцову! Скажи, нужно троих бандюг принять, накормить и отогреть!

Менты приехали быстро – минуты через три. Бандиты настолько промерзли, что были неспособны не только сопротивляться, но даже самостоятельно выбраться наверх, и милиционерам самим пришлось спускаться в цистерну и, надрывая пупки, подсаживать полуторацентнерных Юрка и Игорька на собственных шеях. И, конечно же, на этот раз отвертеться от дачи показаний священнику не удалось.

– Знаете что, ребята, – предложил он молоденьким офицерам. – Давайте, я буду есть и рассказывать, а вы будете есть и закусы... ой! то есть записывать.

Милиционеры переглянулись, но священник смотрел на них с такой мольбой, что они дрогнули.

– А с этими что делать? – спросил офицеров сержант.

– Их тоже можно покормить, – смущаясь, предложила Ольга. – Все же люди...

– Э-э, хозяюшка, не надо, – засмеялись менты. – За ними глаз да глаз нужен! Будьте уверены, там их покормят...

Весь этот, да и почти весь следующий день священнику пришлось посвятить силовым органам. Правда, и от них какая-никакая, а польза была. По крайней мере, те же гибэдэдэшники сами, безо всякого нажима со стороны властей, достали из траншеи бедный поповский «жигуленок», как могли, используя личные связи, его подшаманили и уже к вечеру загнали во двор отца Василия.

– Принимайте, батюшка! – хлопнул работящую машину по капоту молодой милиционер. – Не как новенькая, но еще послужит.

– Храни тебя господь! – чуть не прослезился отец Василий. Ему самому такой ремонт был пока еще не по карману.

А на следующий день он лично встретился со Скобцовым и еще раз рассказал ему все, что с ним произошло. Но начальник милиции слушал с откровенным недоверием.

– Знаете, батюшка, – сказал он, качая рано поседевшей головой. – Были мы на этой даче. И – никого! Нашли хозяина дачи, он, кстати, сейчас в Москве работает, солидный такой дядька... И оказалось, что никому он свою дачу в аренду не сдавал. Как вы это объясните?

– А что вы у меня спрашиваете? – усмехнулся священник. – Вы у тех орлов, что в цистерне четыре дня просидели, спросите.

– Молчат орлы, – вздохнул Скобцов. – По документам они работники частного охранного предприятия, ни в чем таком не замешаны, я проверял... сюда приехали по служебным делам; я опять-таки проверял – все так и есть...

– И что, вы их отпустите? – похолодел священник.

– Нет, конечно, – снова покачал головой начальник милиции. – Ваши показания у нас есть, и пока мы их досконально не проверим, никто никого не отпустит. Вот только неувязочек слишком уж много выходит.

– Стоп, стоп! – аж привстал отец Василий. – А «Рено»? Тот самый, что вы забрали! Это же улика!

– Да какая это улика! – отмахнулся Скобцов. – Ни одного отпечатка пальцев! Кроме ваших, разумеется... Да и числится он в угоне – поди докажи, что это они его сперли! Скорее уж на вас надо подумать.

Священник почесал в затылке. Ситуация получалась, прямо сказать, хреновая. Ни доказательств, ни улик, ни зацепок. В принципе его все это теперь как бы и не касалось. Как там сказал костолицый? «Ты ему неинтересен...» Так, наверное, и есть.

– Я, если честно, только на одно надеюсь, – вздохнул Скобцов. – На показания Ефимова... Как вы думаете, будет он говорить?

– Борис? – Отец Василий вспомнил этот умоляющий взгляд, эти сцепленные наручниками длинные кисти и почувствовал, что ему стало нехорошо. Он не верил, что Боря сумеет воспользоваться этой булавкой. – Не знаю... Вы его получше охраняйте... Мне кажется, он боится.

– Боится? Правильно делает, что боится, – хмыкнул Скобцов. – За ним столько всего числится, что ого- го! Не отвертится.

Священник на секунду задумался, но понял, что врать не хочет. И скрывать тоже ничего не желает.

– Я не про это, Аркадий Николаевич. Боря мне сказал, над ними над всеми Хозяин какой-то есть. Они все его боятся, сказал он. И эти трое, и он...

Зазвонил телефон. Скобцов пожал плечами и поднял трубку.

– Мне они ничего такого не говорили, – напоследок произнес он и приложил трубку к уху. – Да. Я слушаю.

Священник сидел и думал. Он понимал, что не сумеет донести до глубоко атеистически настроенного Скобцова свою веру в правдивость слов костолицего. Для начальника милиции просто не существовало таких понятий, как интуиция, провидение, рок... Другого поля ягода.

– Когда? – встревоженно спросил телефонную трубку Скобцов. – Что значит, у вас на глазах? Вы что там все, охренели?! Так! Ждите меня! Еду!

Начальник милиции вскочил, пробежал через кабинет и принялся надевать свою черную кожаную куртку.

– Что стряслось, Аркадий Николаевич? – встревожился отец Василий.

Скобцов на секунду замер. Он явно не мог решить, говорить ли попу то, что, возможно, уже составляет служебную тайну. И все-таки решился:

– Эти трое... Умерли.

– Все трое? – сглотнул отец Василий, ощутив, как снова поднимаются дыбом мелкие волоски у него на спине.