– Эй, а ты куда собрался? – окликнул его Батя.

– Но ты же сказал...

– Я сказал, что отдам тебе то, что на стрелку вез. И отдал – все твое, владей. Но я не говорил, что я тебя отпущу. Слишком уж ты много подлянок мне сделал, пора и ответ держать.

Выдвинувшиеся из-за спины смотрящего пацаны вытащили Туманова из машины и снова скрутили ему руки за спиной.

– И из-за этого фуфла меня чуть не вальнули? – негромко спросил у смотрящего Филин, кивая на четыре распотрошенных мешка.

– Не в этом дело, – мягко ответил Батя. – Каждый получил то, что хотел. Главное – не слова, а дела.

– Батя, да что ты с ним разговариваешь! – неожиданно закричал Решетов, до этого долго молчавший. – Это же сука! Ты ничего не знаешь! Хочешь – докажу? Я его на Сусумане конкретно...

Филин молниеносно метнулся к Решетову и сильно врезал ему носком ботинка чуть выше уха. Бывший морпех знал куда бить – Решетов мгновенно отключился.

– Задолбал уже, – зло выдохнул Филин. – Раз уже меня при всех сукой называл, теперь хватит. Пора и ответить за базар.

Смотрящий кивнул и сказал:

– Ладно, все, пацаны! Базар закончен. Возвращаемся на яхту.

– Что с ними делать будешь, пахан? – спросил Колыма, кивая на пленников. – Мы с братаном сейчас, наверное, в город поедем, а они у тебя останутся.

– Куда их? Сюда? – спросил здоровенный плечистый парень, державший за шиворот связанного Решетова. Бывший кум сопротивлялся изо всех сил, но с таким же успехом он мог бороться с горным обвалом. Державший его боевик был из той породы людей, что в старые времена на медведей с ножом ходили.

– Ага, – кивнул Колыма, показывая здоровяку на небольшую, герметично закрывающуюся дверь с какой-то надписью по-английски. – Только погодь-ка, я посмотрю, нет ли у него при себе чего лишнего. Там-то точно не понадобится. Эти слова смотрящего стали единственной эпитафией на смерть бывшего сусуманского кума и неудачливого бизнесмена, через несколько минут попавших на корм рыбам. Тем самым, на которых каждый из них собирался сделать свой бизнес. Подумавший об этом Коля Колыма криво усмехнулся – такая вот получилась странная справедливость. Хотя другой справедливости блатной мир не знал.

Колыма сноровисто обыскал Решетова, переправив себе в карман деньги, паспорт и водительские права. В последний момент рука блатного наткнулась на какой-то листок бумаги, лежавший на дне внутреннего кармана бывшего кума. Колыма механически вытащил его и сунул себе в карман, подумав, что потом разберется, что это такое.

– Давай! – скомандовал он и открыл дверцу.

Боевик мощным толчком отправил Решетова внутрь.

– Нет! – неожиданно громко взвыл за его спиной Туманов. – Нет! Пахан! Лучше пристрели!

Но в следующую секунду державшие его парни втолкнули толстяка вслед за Решетовым.

– Не-е-ет! – раздался громкий вой Туманова, прежде чем дверца закрылась.

Туманов орал потому, что, в отличие от Решетова, успел нахвататься кое-каких связанных с рыбной ловлей знаний и понял, где сейчас окажется.

Камерами «шоковой заморозки» оборудуются все современные траулеры. Разумеется, не была исключением и «Алазань». Принцип действия этого метода предварительной обработки добычи довольно прост. Пойманную рыбу, промыв, помещают в специальную герметичную камеру, там обдают паром температурой около двухсот градусов, после чего резко охлаждают и прессуют под огромным давлением. В результате получаются огромные рыбные брикеты, такие, которые всегда можно увидеть на складах магазинов «Океан».

Колыма повозился у дверцы, нажимая какие-то кнопки, а потом повернулся и крикнул:

– Готово, пахан!

Стоявший в нескольких шагах от пульта управления смотрящий жестко усмехнулся и дернул красный рубильник. Раздался монотонный гул, а сквозь него через двойную дверцу камеры донесся дикий крик, резко оборвавшийся через пару секунд.

– Откуда поедет, Коля? – спросил смотрящий.

– Оттуда, – Колыма кивнул влево. – Да вон, посмотри, пахан, уже, кажись, все. Быстро же эта штука здесь работает, на обычных сейнерах минут по десять ждать надо.

Из окна, находившегося сбоку камеры, по специальному желобу прямо под ноги смотрящему съехал аккуратный куб. С первого взгляда невозможно было понять, что это такое – какая-то беспорядочная мешанина. Однако, присмотревшись повнимательнее, кое-что разобрать было можно. Где Решетов, а где Туманов, понять было нельзя, но сверху явно оказалась чья-то обтянутая дорогим пиджаком спина, из-под которой выглядывало что-то розовое. Щека это или ладонь, понять было невозможно. Снизу, в одном из углов брикета, виднелся смятый, деформированный ботинок. Больше разобрать было ничего нельзя.

Батя невесело усмехнулся и, почти не разжимая губ, тихо сказал:

– Вот до чего доводит жадность. Вели бы дела честно – на югах бы сейчас пузо грели.

Коля Колыма спокойно сидел на переднем сиденье серой «Хонды» рядом с братом. В первый раз за последние две недели он позволил себе расслабиться, прикрыть глаза и ни о чем не думать. Мотор «Хонды» негромко и уютно шумел, а под колеса километр за километром уносилась ведущая в Магадан дорога. Наконец-то можно было ехать спокойно, ни от кого не убегая и не прячась, полностью восстановив свою репутацию и отомстив врагам. Что еще нужно в жизни?

Блатной потянулся и сунул руку в карман, нащупывая пачку сигарет. Под руку ему попала какая-то бумажка. «Что это за фигня? – подумал Колыма, вытаскивая ее наружу. – Я ведь вроде ничего в этот карман не клал». Но, увидев сложенный вчетверо листок серой бумаги, вспомнил, откуда он. Эту бумажку он вытащил из кармана бывшего кума, прежде чем его в камеру отправили. Интересно, что это такое? – Верю... – выдохнул Колыма. – Верю, братишка!

Колыма развернул листок, оказавшийся официальным бланком, и принялся читать написанные с детства знакомым почерком строки:

«Я, Степанов Александр Иванович, обязуюсь доводить до сведения старшего оперуполномоченного Сусуманского штрафного исправительного пункта номер четыре майора Решетова М.В. все ставшие известными мне факты...»

Мир перед глазами Колымы покачнулся. Он слишком хорошо знал лагерную жизнь и мгновенно понял, что попало ему в руки. Это расписка брата. Расписка в том, что он обязуется работать на оперчасть. То есть соглашается быть стукачом.

– Сашка, тормозни, – севшим голосом выговорил Колыма. Филин тут же притормозил и повернулся к Колыме.

– Что такое, Колян? – встревоженно спросил он.

– Объясни, – Колыма протянул ему расписку.

Лицо Филина потемнело, на скулах заиграли желваки.

– Ну? Это твоя?

– Пришлось подписать, – сквозь зубы проговорил Филин. – Выхода не было. Но я не работал на него, Колян! Я никого не сдал! А бумажка... Хрен с ней. Мало ли где моя подпись стоит? Вот и Батя сказал – главное не слова, а дела.

Колыма кивнул. В чем-то брат был прав. Если он не стучал на корешей, то по фигу, где стоит его подпись. А раз так... Пусть тогда эта ничего не значащая бумажка станет их общей тайной, которую они