Лейтенантом я стал невзначай. Ходили «за языком», потеряли командира взвода, Его убило, когда мы еще направлялись на задание. И тогда я принял на себя командование взводом. Охота была удачной. «Язык» оказался толковый, многознающий. Тогда и рассудило мое начальство, что я могу заменить убитого командира. И вот ношу теперь лейтенантские погоны. Ну, а остальное мало интересно. Да, попятились фашисты, скоро здесь наши будут. И сдается мне, что вам придется действовать заодно с нашей дивизией. Мы — с фронта, вы — с тыла. Так ударим по фрицам — клочья от них полетят. Ты думаешь, я это с потолка взял? Нет! Я примечаю все: техники у нас уйма появилось, новые дивизии прибыли. «Катюш» до чертовой матери пригнали, самолеты наши стаями ходят. Не надо военную академию кончать, чтобы догадаться, что к чему. Надо уметь видеть и соображать. Скажешь, вот расфилософствовался, но я ведь не часто встречаюсь с друзьями, настроение у меня бодрое, почему бы и не поговорить. Одна царапина на сердце — убили сегодня замечательного парня, нашего с тобой земляка Жору Беспалова. Парень был хоть куда, и как это он дал маху, ума не приложу. Тот бандюга всадил ему нож в бок под самое сердце. Они долго боролись, не могли одолеть друг друга, а мы не видели: ввязались в эту кутерьму с мостом. Между прочим, на месте схватки я подобрал эти карты. Они заинтересовали меня. По ним понял, с кем имели дело, — с бывшим уголовником.

— Да, кстати, — вспомнил Балашов. — Здесь я встретил Шишкина. Ты помнишь его?

— Это которого мы из Сугомака вытащили? Еще бы!

— Я тебя перебил, рассказывай.

— Мы попутно выполняли еще одно задание, тебе это неинтересно, не буду останавливаться. Очутились далеко на западе от известной тебе речки. Сделали, что надо, и ночью повернули обратно, искать тот квадрат леса, который указали нам в штабе дивизии. Там должны быть партизаны. Наткнулись на фашистскую колонну, плелась она по дороге целых два часа — и пехота, и танки, и обозы. Ночь короткая, а днем в этих местах загорать не хотелось: редколесье, даже оврага путного поблизости нет. Переждали колонну, перемахнули большак и скорым маршем к лесу. Рассвело, когда мы подошли к речке, так километра за три от нее. В густом орешнике затаились. Орешник прорезала просека, даже удобно: лучше вести наблюдение. За железной дорогой — село, собаки брехали, петухи кукарекали. Даже мужские голоса долетали. Мы знали: полицаев там полно. Решили в этом орешнике передневать. Надо тебе сказать, что за последнюю неделю отдыхали мало, приутомились. Вот и решили отлежаться, силы восстановить. Посты расставил. Не проходит и часа, как Жора Беспалов докладывает: подозрительная личность. Подползли мы поближе к просеке, видим: торопится детина, карабин за спиной, и все оглядывается. Лицо сразу мне не понравилось: пройдоха, видать, матерый. И главное — торопится он в село, а его, вроде бы, кто-то преследует. Кивнул я Жоре — и через минуту детина лежал в орешнике, связанный по рукам и ногам. Жора — виртуоз в таких делах, недаром в дивизии у нас идет о нем слава «профессора по языкам». Детина страшно перетрусил, слова не может вымолвить… И знаешь, глаза у него разные: один неподвижный, а другой нахальный, оторопь берет. Наконец вернулся к нему дар речи, что-то забормотал: понять не могу. По всей видимости, никак не разберется, с кем имеет дело. На партизан мы не похожи, на полицаев тоже. Видно, что из войск регулярных, а чьих? Ну, мы ему, ясное дело, объяснили, кто мы такие. Я его стал допрашивать, а он молчит. Тогда Жора Беспалов чуть душу из него не вынул. Бандюга хлипкий такой оказался, и все рассказал. Хотел предупредить немцев: ночью партизаны взорвут мост. Сказал, что атака будет с западного берега, а партизаны в ельнике. Послал я бойца туда, а вас уже не было. Поразмыслил, пораскинул умом: что если помочь? Честно говоря, руки чесались. Сотни километров отшагали без единого выстрела, дневного света хоронились, громкого слова не произносили. А тут такой подходящий случай! И партизанам поможем, и легче найдем того, кого надо: они-то знают в этих лесах каждую тропку.

Вот и ударили. Жора, когда брал этого бандюгу, ногу вывихнул. К мосту его не взяли, а оставили стеречь пленного. Решили сдать партизанам, пусть сами рассчитываются с предателем. Но тот сумел каким-то образом выпростать руки из веревок. Жора, наверно, задремал. Бандюга потянулся было к его финке. Жора проснулся. И началась драка. Как там было, трудно угадать, потому что Жора уже не расскажет… Когда мы вернулись, Жора был мертв. Фонариком осветили место борьбы: трава примята, кровь и вот эти карты в целлофане валяются. Вот так было дело, Володя. Не могу простить себе, надо было дать ему кого-нибудь в пару. Но разве угадаешь, где споткнешься? Помнишь, как у нас говорят: знал бы где упаду, соломки постелил. Не знаешь вот…

— Пойдем к Кареву, — сказал Балашов. — Дело тут нечистое, надо рассказать. Может, Карев и Терентьев что-нибудь придумают.

Миронов согласился, и они направились в штаб.

Карев выслушал Балашова внимательно, сидя на чурбаке. Терентьев, заложив руки назад, прохаживался возле шалаша, хмурился. Потом коротко спросил:

— А карты причем?

— Разрешите? — обратился Миронов. Карев молча кивнул головой, разрешая.

— Дешевый прием, товарищ командир, — начал Миронов. — Бывшие уголовники. Приходилось сталкиваться. Удалось однажды выследить перебежчика от немцев. Хотели задержать, но повременили. Может, наведет на какой-нибудь след? Русский, в офицерской форме. Углубился в наш тыл, туда-сюда мотался, пока не нашел, кого искал. У нас же на контрольно-пропускных пунктах всегда полно народу, особенно на больших дорогах. И вот этот лазутчик сделал вид, что ему тоже куда-то надо ехать. И чтоб ждать нескучно, давайте, мол, ребятки, в картишки перекинемся. В подкидного дурака. Играть кончили — и кто куда. Офицер обратно. Мы его за шиворот. Остальных партнеров тоже задержали, троих. Двоих сразу же отпустили: случайные. У третьего нашли девятку пик. У офицера в колоде не хватало именно девятки пик.

— Ну и что? — заинтересованно спросил Карев.

— Перед игрой в колоде не было девятки червей. Она находилась у того, кого разыскивал лазутчик. Во время игры обменялись девятками. Девятки оказались паролью и шифровками.

— Какое отношение это имеет к делу? — недовольно спросил Терентьев.

— Прямое, товарищ командир. В этой колоде карт не хватает девятки крестей. На бубновом валете наколы. Таким путем Макаркину кто-то дал задание сообщить немцам о предполагаемой диверсии.

— Шишкин дал задание, — убежденно вставил Балашов. — Здесь его знают как Белявцева.

— Примитив! — поморщился Терентьев.

— Конечно, — согласился Миронов. — У фашистских разведчиков очень сложная и совершенная система паролей и шифров. Ну, а уголовники держатся для черновой работы, они пользуются своим блатным способом. Хозяев это устраивает.

Некоторое время все молчали. Потом Карев поднялся, поблагодарил Балашова, Миронова и отпустил их. Когда друзья ушли, Карев обратился к Терентьеву:

— Серьезное дело, Михаил Денисович. Не понимаю твое недоверие. Я тебе еще вчера говорил о Белявцеве. А теперь ниточка привела к мерзавцу Макаркину, от него — к полицаям.

— Но Белявцев! — воскликнул Терентьев. — Не верится!

Долго думали командиры, как им теперь быть. Если Балашов не ошибся, — а он не должен ошибиться, не такой человек, — то дело тревожное: к партизанам затесался враг, замаскированный, а потому вдвойне опасный. Терентьев сейчас вспомнил одну тяжелую историю, происшедшую нынешней весной. Отряд, измученный большими переходами по весенней распутице и боями, укрылся, наконец, в лесные дебри: необходимо было дать бойцам передышку и по возможности пополнить боеприпасы — недалеко находились тайные склады. Ни одна душа не знала место стоянки. Однако немцам каким-то путем удалось пронюхать об этом, они обложили лагерь с трех сторон (четвертая была сильно заболочена) и утром неожиданно пошли в атаку. Создалось критическое положение, но Терентьев сумел-таки вывести отряд по болоту: нашелся проводник, который знал невидимые тропы.

Весна нынешнего года вообще была трудной для партизан. Гитлеровцы, готовясь к летнему наступлению, бросили несколько дивизий на прочес лесов. Поэтому Терентьев тогда подумал, что отряд