По лесной травянистой дороге кони шли спорой распашной рысью почти бесшумно.

Быстро смеркалось.

Денис Давыдов во главе отряда ахтырских гусар и донских казаков держал путь в тыл неприятеля. Душа его полнилась тревогой и опасением. Сам вызвавшись на столь рискованное предприятие, он вел теперь куда-то, в пугающую неизвестность две сотни вооруженных людей, целиком и безраздельно доверившихся ему.

Денис оглянулся. Лица едущих следом за ним офицеров и нижних чинов, отчетливо белеющие на фоне зыбкой густеющей мглы, показались ему спокойными и даже веселыми. Он почти ощутимо уловил, как несуетное спокойствие казаков и гусар начало передаваться и ему, и томительное сомнение, тяготившее душу, с каждым скоком коня отступало и развеивалось.

Сзади временами еще тяжело ухало и гремело, но, судя по всему, уже утихомиривалось большое сражение.

Позднее Денис Давыдов в незавершенном стихотворном отрывке «Партизан» попытается воспроизвести начало своего набега в неприятельский тыл. И хотя строфы написаны будут в несколько романтически-возвышенной манере, широко распространенной в ту пору, и некоторые события окажутся чуть смещенными во времени и пространстве, однако в этих стихах найдут свое воплощение и многие достоверные черты столь памятного для него вечера:

Все той же достоверности ради, надо отметить, что и бурка на плечах Давыдова, и кабардинская косматая шапка на голове, в которых художники-самоучки станут неизменно изображать его на цветных лакированных лубках, в изобилии развешиваемых и на постоялых дворах, и в убогих крестьянских избах по всей России, появятся несколько позднее. А пока же Денис восседал в седле в своем привычном, чуточку сбитом набекрень армейском кивере с жесткими золочеными кутасами и видавшем виды гусарском ментике.

Уводя отряд все дальше от Бородина, в глубь территории, занятой врагом, Давыдов вспомнил свой последним разговор с Багратионом в Семеновском. Князь искренне радовался тому, что светлейший дал соизволение на партизанский рейд, и сокрушался лишь о малом количестве выделенных Кутузовым для сей цели людей, посему и наказывал Денису быть предельно осторожным и беречь гусар и казаков.

Он тут же присел к столу и, придвинув свечу, своим быстролетящим почерком набросал инструкцию, которая могла бы служить Давыдову оправдательным официальным документом и предписанием к действию. В ней значилось:

Эта бумага окажется чуть ли не последнею, написанною рукой Багратиона.

Передавая инструкцию Давыдову, князь Петр Иванович тут же спросил:

— А есть ли, кстати, у тебя карта Смоленской губернии, куда ты следовать собираешься?

— Покуда нет, — признался Денис, — помышляю раздобыть ее где-нибудь...

— Ну пока суть да дело, возьми-ка мою собственную. Опять же и память для тебя будет. Ну с богом! — благословил Давыдова Багратион. — Я на тебя надеюсь! — И сердечно обнял его на дорогу.

Эти воспоминания согрели и просветлили Денису Давыдову душу.

Припомнилась ему и краткая встреча с братом Евдокимом. Тот торопился с каким-то поручением от командира к графу Милорадовичу. Только и успел ему сказать Денис, что уходит в неприятельский тыл на маневр испанского гверильяса и очень тревожится за матушку и сестру Сашеньку, оставшихся в Москве, вдруг и старая столица окажется в опасности... Евдоким позавидовал его лихому предприятию и заверил, что о матушке и сестре они с братом Львом позаботятся. На сем и расстались, крепко расцеловавшись. Левушку же, бывшего где-то при Шевардинских редутах с 26-м егерским полком, повидать Денису так и не пришлось.

Всю ночь поисковая партия Давыдова провела в седле. Лишь перед самым рассветом командир отдал распоряжение спешиться, покормить лошадей и передохнуть, костров из предосторожности не разводить. Привал сделали на березовой опушке. Впереди саженях в трехстах угадывалось какое-то повитое туманом селение.

Давыдов решил дождаться свету и, прежде чем следовать туда, убедиться, нет ли в нем случаем неприятеля.

Вскоре развиднелось. Белесый зыбкий туман нехотя отполз в низины, и Давыдов, захватив с собою лишь одного казака, поехал, сторожко прислушиваясь, к темнеющим на взгорье избам. Никаких звуков, вызвавших присутствие французов, не доносилось. В довольно большой деревне, составленной из двух порядков, заливисто и беспечно орали петухи, мычали коровы, и где-то неподалеку монотонно поскрипывал колодезный журавль. От жилья тянуло духовитым дымком и теплым запахом парного молока.

— Ну точно, ваше высокобродь, хранца здесь и в помине нету, — рассудительно сказал казак, — он бы и скотину и птицу, все бы, как есть, прибрал. Это уж у него дело заведенное!..

Однако въезд в деревню, к их удивлению, оказался прикрытым чем-то наподобие баррикады: здесь громоздилось несколько перевернутых вверх колесами телег и еще какая-то старая рухлядь, придавленная для упора и прочности свежим смолистым кряжьем.

Давыдов с казаком приостановились, озадаченные. За баррикадою явно кто-то таился.