Список, составленный ребятами Бортникова еще загодя, как и положено, в соответствии со служебной паранойей, впечатлял. Кого здесь только не было! Кроме известных маргиналов из «несистемной оппозиции», служащих добрый десяток лет неисчерпаемым источником не только мелкого, на уровне зуда, беспокойства, но и разнообразного веселья для политического «бомонда», в нем оказались разного рода «экологические» и «просветительские» фонды, общественные комитеты и какие-то совсем малопонятные региональные организации с названиями на всех языках народов России.

— Я так понимаю, попадание в эти проскрипционные листы нужно было заслужить? — даже сейчас, в конце трудового дня, президент не прекращал попыток пошутить. Однако юмор его, впрочем, как и всегда, был той разновидности, которую могли понять лишь люди сходного опыта, образования и образа мыслей. Это премьер пополнял копилку афоризмов чуть ли не ежедневно — то метким словцом, а то и красочным сравнением на грани приличия — и народ с воодушевлением подхватывал их.

— Как сказать, Дмитрий Анатольевич! — Генерал армии Бортников подхватил президентский «вброс» почти автоматически. — Опыт только нарабатывается. От Суллы ушли, до триумвиров не добрались. Хотя времени на дорогу вдвое больше потребовалось. Впрочем, нашим Цицеронам несколько лет в Киликии не помешали бы… А то руки с головами негде складывать будет.

— Что ж вы, Александр Васильевич, у тезки своего решили хлеб отобрать? — Президент искренне расхохотался в ответ на несколько натянутую и весьма «черную» шутку. — Запасной аэродром себе готовите?

— Да кто ж меня отпустит? И, кстати, ваша идея с проскрипциями, уважаемый Дмитрий Анатольевич, может быть реализована в существующих обстоятельствах как нельзя лучше. В нарушение подготовленного Указа оппозиция, в чем я убежден, попытается провести тридцать первого числа митинг на Триумфальной, и вот что я по этому поводу думаю…

— Говорит Москва! Московское время…

Снег заскрипел, когда Коля Тэгрынкээв откинул полог чума. Однако плохая зима нынче. Снег только упал, как сразу таять начал. Последние времена наступают, однако. Солнце пошто спать не идет?

— Проходи, Коля. Москва новость посылает, — кивнул Семен Ятгиргин.

— Хорошая новость, Семен Михайлович?

— Слушать будем, Коля Петрович. Если плохая — пойди по стойбищам. Скажи мужчинам — на Белого царя Черный царь напал. Пора и людям на войну идти. Нехорошо чукче без войны.

Двое мужчин, скинув отороченные мехом капюшоны, прильнули к черному зеву радиоприемника…

Легкий пинок по ножке табуретки — и мощный храп прервался на бетонном полу.

— Ты чего, боец, оборзел? — прапорщик склонился в позе разгневанного орка над распростертым телом очумевшего солдата.

— Товарищ прапорщик… Я ж на минуту! Я больше не буду!

— Боец! Ты забыл, что война идет? Ты у нас кто?

— Оператор РЛС…

— Говно ты, а не оператор! Ты, сука такая, только что проспал налет японской авиации на Хабаровск! Понял? Лежать!

— Товарищ прапорщик…

— Пятьдесят отжиманий, боец!

Сержант начал торопливо отжиматься, а прапорщик уселся в кресло, отхлебнул из сотой, кажется, кружки кофе за последнюю неделю и молчаливо уставился в круглый экран…

Музыка внезапно оборвалась. Люди на танцполе «Зажигалки» продолжали дергаться еще несколько секунд, когда во внезапно наступившей тишине раздался хриплый голос усталого лейтенанта:

— Приготовить документы! И не дергаться там! Военная милиция…

Девки завизжали, когда их пацанов, оторопевших от испуга, начали заламывать и обыскивать здоровенные парни в камуфляжах.

Один отдыхающий вдруг дернулся под захватом и заорал тонким голосом:

— Вы не имеете права! Я буду жаловаться! У меня папа…

Удар прикладом по спине превратил крик в хрип. Рот заклеили пластырем.

В кармане двадцатилетнего «мальчика» нашли пакет с аккуратно расфасованными «дозами» белого порошка. Указ об ужесточении — бла-бла-бла и все такое! — зачитывать не стали. Просто вывели на улицу, затащили за угол… Короткие выстрелы.

Комендантский час в Чите еще не закончился.

— Что за станция такая, Бологое иль…

— А хрен его знает. Километр какой-то.

— Какой?

— Не помню. Твои как? Угомонились?

— Вроде. Правда, все туалеты заблевали.

— У меня тоже. И сигареты все расстреляли. У тебя есть?

— На.

Два проводника из соседних вагонов с трудом закурили на промозглом байкальском ветру.

— Хорошо, что девок на рейс не поставили… — вздохнул пожилой.

— Это да, — ответил второй, не менее пожилой. — А то эти им покоя бы не дали.

— Ну а как? На войну все же едут!

Он чмокнул ее в щеку, как обычно. Жена сонно повернулась к нему теплым телом и приобняла за шею.

— А тебя точно не заберут?

— Из возраста вышел, — улыбнулся он и кольнул ее жесткими усами. — Спи давай, мне на рейс пора.

Она чмокнула его в ответ и снова уснула.

А он пошел на кухню, поставил чайник и включил телевизор на минимальную громкость.

«Передаем последние известия…» — шепнул ему телевизор, когда он куснул бутерброд с колбасой и захлебнул его горячим чаем.

«По официальным данным, немецко-фашистские войска продолжают свое наступление в направлении Киева, однако…»

Киев… Мать у него из Киева была. Эвакуировались в Прошлую Войну в Красноярск, да так здесь и остались. Мать — на кладбище, а он вот водителем пассажирского автобуса в ПАТП…

«Прикольно! Видел?»