приборам.

И тут мы ухнули вниз. Я легче переношу подъём, чем это сваливание. Очень неприятное чувство — как будто сваливаешься, в темную пустоту. Очевидно, что спуск в Египет был более пологим.

Вскоре мы буквально вырвались, из плена черных, как дым от резиновой шины, туч. Внизу расстилалось преддверие ада — Лимб, более известное, как административный центр Пермского края, г. Пермь. Вид сверху был уж очень зловещий — темноту рассекали заполненные кипящей лавой линии разломов — улиц, бросая отблески на неровности домов. Балатовский парк казался чернильно черным морем, теплицы — раскаленными до белого каления огромными радиаторами.

И над всей этой мрачной красотой, пролетали клочья угольно черного тумана, закрывая на секунды обзор. Для полноты картины не хватало только музыки Рамштайна. Я был счастлив — Дом, милый дом.

Вскоре мы пролетели через парочку практически лежащих на земле облаков. Да уж, пилоты не даром едят свой хлеб. Наконец самолет коснулся чистой (и это в такой-то снег) полосы, затормозил, и бодро покатил к аэровокзалу. Народ быстро одевался.

Долго ждали трапа. Народ, по непонятной традиции, толпился перед выходом. Я сидел, и читал пальму — перспектива вылезти на мороз первым, меня не грела. Какой то молодой парень, в брюках и майке, стоял в очереди на выход чуть ли не первым. Когда я, наконец, вышел, я еще раз обратил на него внимание. Он прыгал на снегу в сланцах, в тщетной попытке согреться. Да… логика явно не его сильная сторона.

Подъехал автобус. Мы залезли, и проехали… тридцать метров. Ну, это наверно традиция такая. Пассажиры наверняка, сумели бы, пройти тридцать метров, но тогда шофера пришлось бы уволить. А если прилетит старушка? Инвалид? Самолет нельзя будет подогнать к аэропорту? Нет, уж лучше пусть автобус возит пассажиров на тридцать метров.

Начался паспортный контроль. Я опять заполнял анкету. Вот, кстати, мой вам совет — вылетая в Египет, возьмите с собой парочку анкет, и никуда не торопясь, заполните их в самолете. Там все равно делать нечего.

Осталось получить багаж. Я прошел к транспортеру, и устало ждал, когда грузчики отправят покататься на карусели мои сумки. Увидев, что-то зеленое, похожее на колбасу (но не электричку), я хватанул и потащился на выход. Но был задержан бдительным пионером. Юный сотрудник аэропорта, сверил номер на билете и багаже. «Постойте — но это не ваш багаж?» Как не мой? Я присмотрелся. Сумка была зеленая, и с ручками. Моя, тоже зеленая, и с ручками. Блин… Я присмотрелся… Мой крокодил, вроде бы, был побольше.

Я вернулся к карусели. Прошло пять минут томительного ожидания. Наконец из за шторок выехала моя сумка. Господи Боже мой…. Она же больше чужой сумки — в полтора раза. Вот тебе и память. Вот тебе и глазомер. Завязывать надо с выпивкой.

Я взвалил сумку на плече, и пошел к последнему посту. Обратный контроль был гораздо менее тщательный. Сумки даже не открывались, карманы не выворачивались. Собачки багаж не нюхали. Ну, действительно, что такого можно привести из Египта? Гашиш? Ну, и фиг с ним. В ряде стран он открыто разрешен. Пистолет — найдут при просвечивании. Попутно, я посмотрел, как выглядит мой ноутбук на рентгене. Полностью прозрачный корпус, с хорошо видимой печатной платой.

Выйдя в зал, я понял, что я опоздал на автобус. Ну, в аэропорту всегда толкутся таксисты. Жалко, конечно, что такса у них размером не с таксу, а с волкодава. И фиксирована. Меньше пятисот рублей не бывает.

Ну, пятьсот, так пятьсот. Не обеднею, решил я, и закинул сумку в первую тачку с мигалкой. И мы поехали. Таксист попался веселый. Расспрашивал, что и как. Я отмалчивался, так как устал до заплетания языка. Пермь встретила нас снегом и ледяным ветром. Через несколько минут мы доехали до моего дома. Я расплатился, и ровно 12 часов ночи открыл дверь своего дома, под приветственные песни Бестии и Тьмы.

Путешествие кончилось.

Утром, выспавшийся, загорелый, с выгоревшими добела волосами и похудевший, я побежал по клиентам, чтоб переделать дела, накопившиеся за время моего отсутствия. И в первой же фирме директор поймал меня за пуговицу, и спросил — в каких именно тропиках я «болел». Я замялся, на долю секунды, и выдавил «Вы не поверите… Я лежал в четвертой медсанчасти, а загорел оттого, что палату часто кварцевали, а я был так слаб, что не мог выйти». Ну что? Я, как всегда, оказался прав. Никто мне не поверил.