белых. Их вела вперед неутомимая мысль Александра Ильича Егорова, находившая все новые и новые возможности для продолжения наступления. Их толкала вперед энергия Сталина, его постоянное давление на командный состав, его неумолимая требовательность. И как только войска перестали ощущать влияние этих двух выдающихся руководителей, — фронт замер.

Ничего худого не хочу сказать о Василии Ивановиче Шорине. Наоборот, если бы мне предложили высказать свое мнение о главных полководцах, командовавших фронтами, внесших своим мастерством наибольший вклад в победу красных войск, я без колебания поставил бы на первое место Егорова. Затем равнозначных по воинским способностям Фрунзе и Шорина. Потом Тухачевского.

Много сделал Шорин для советской власти, причем в самые трудные для нее месяцы. Не терял выдержку при неудачах, когда война казалась проигранной, продолжал работать, надеясь на успех, готовя его. В ратном деле, командуя фронтами, Фрунзе и Шорин были примерно равны, но Фрунзе-то еще партийный, политический руководитель, имя его получило широкую известность, а Шорин — бывший полковник Генерального штаба, военспец. Году этак в двадцать третьем его тихо-мирно уволили из армии. Работал в Ленинграде, крепил в Осоавиахиме оборону страны. Затерялся вроде бы Шорин. Но Буденный и Ворошилов не могли смириться с тем, что жив человек, конфликтовавший с ними, хорошо осведомленный не только об успехах, но и об их провалах, о не совсем добропорядочных поступках (хотя бы с теми же Мироновым, Думенко). Пришло время, и разыскали старого полководца, не дали дожить до естественной смерти. Было горько узнать о гибели этого порядочного человека, добросовестно защищавшего революцию.

Кстати, во время гражданской войны в Республике была учреждена особая награда 'За боевые отличия, выказанные высшими начальствующими лицами в действующей армии'. Это — почетное революционное оружие со знаком ордена Красного Знамени, или 'золотая шашка' — 'золотое оружие', как его называли. Всего лишь двадцать один человек в нашей стране удостоился этой награды. 8 августа 1919 года первыми получили его Главком Вооруженных Сил РСФСР Сергей Сергеевич Каменев и командующий фронтом Василий Иванович Шорин — 'За боевые заслуги в боях против Колчака'.

Считаю, что Шорин был в принципе прав, когда в начале двадцатого года констатировал; 'Общее наступление на юге выдохлось'. Он приказал трем общевойсковым армиям перейти к обороне, накапливанию силы, а Первой Конной — давить на противника, не выпуская инициативы, и захватить Батайск. При этом Шорин, увы, не посчитался с тем, что главное качество конницы маневр, быстрота, неожиданность. Буденновцы вынуждены были атаковать в пешем строю укрепления противника.

Штурм следовал за штурмом, потери были велики, успехов — никаких. В другое время (как это и было минувшим летом) Буденный послал бы Шорина куда подальше. Но теперь Семен Михайлович был командующим армией, коммунистом и решения принимал не самолично, на это имелся Реввоенсовет.

Началась неразбериха: Буденный и Шорин сражались не столько с белыми, сколько друг с другом. Василий Иванович обвинял Семена Михайловича в невыполнении приказов, в разложении, а Буденный, в свою очередь, доказывал по разным инстанциям, что Шорин дает вредные распоряжения и намерен своими неправильными действиями погубить, уничтожить красную кавалерию. Некоторое представление об этом конфликте дают сохранившиеся (публиковавшиеся) документы. Но знакомясь с ними, надо делать скидку на горячность Буденного и Ворошилова, на то, что в пылу борьбы они иной раз слишком сгущали краски.

Буденный по прямому проводу в Курск Сталину — утром 3 февраля: 'Конармия в тягчайших условиях; совершенно изолированная, тает не по дням, а по часам. Атмосфера вокруг Конармии, созданная соседями и комфронта, совершенно лишает возможности работать. Сегодня должен был выехать к вам Щаденко с подробным докладом. Но ответственность момента требует нашего общего присутствия на фронте. Убедительная просьба нас всех: немедленно приехать вам сюда для ликвидации создавшегося положения, что единственно может спасти фронт…'

Ответ Сталина:

'Дней восемь назад, в бытность мою в Москве, в день получения мной вашей шифротелеграммы, я добился отставки Шорин а и назначения нового комфронта Тухачевского — завоевателя Сибири и победителя Колчака. Он сегодня только прибыл в Саратов и на днях примет командование фронтом. В Реввоенсовет вашего фронта назначен Орджоникидзе, который очень хорошо относится к Конармии… Что касается моего выезда, я, вы знаете, не свободен, назначен председателем Совета труда Юго-Западного фронта и без согласия Совета обороны не могу выехать. Во всяком случае же передам вашу записку Ильичу на заключение, если вы не возражаете. Окончательный ответ могу дать только после переговоров с Ильичом. Об одном прошу: берегите Конную армию, это неоценимое золото Республики. Пусть временно пропадают те или иные города, лишь бы сохранилась Конная армия'.

У аппарата Ворошилов:

'Иосиф Виссарионович, положение настолько тягостное, что ваш приезд является единственным якорем спасения. Передайте нашу покорнейшую просьбу Ильичу, пусть он вас отпустит всего на день или полтора. Мы все несказанно рады, что смещен Шорин. Если приедете в Ростов, то на месте убедитесь, что простого смещения, да еще с повышением, для него недостаточно. Мы все считаем его преступником. Его неумением или злой волей (в этом разберется суд) загублено лучших бойцов, комсостава и комиссаров до 40 % и до 4000 лошадей. Если почему-либо Ильич не согласится на ваш приезд, хотя он в интересах Республики необходим, настоите, пожалуйста, на немедленном выезде в Ростов Орджоникидзе. У нас связи с Саратовым нет и не было… Заодно вторая просьба: укажите на крайнюю необходимость срочного пополнения Конармии. Самая захудалая конница, болтающаяся в тылах Кавказского фронта [Недвусмысленный намек на Конно-Сводный корпус Думенко (Примеч. И. Лукашова.)], в наших руках сделается наилучшим боевым и ценнейшим материалом для Республики',

На следующий день, 4 февраля, Иосиф Виссарионович связался по прямому проводу с Орджоникидзе. Вот их разговор (сокращены лишь второстепенные подробности):

Сталин:

'Здравствуй. Два дня ищу, в Саратове ли? Нашел. Дважды говорил с Конной армией. Выяснилось: 1. Шорин до сих пор продолжает командовать вопреки приказам. 2. Шорин ведет войну с Конной армией. За период последних операций отобрал у нее подчиненные ей в оперативном отношении две стрелковые дивизии. Командарм-8 Сокольников создал вокруг Конармии атмосферу вражды и злобы… В результате этого — полная дезорганизация всего правого фланга. Узнав все это, ЦК партии потребовал от меня немедленного выезда в район правого фланга для разрешения вопросов на месте, но я не мог выехать по некоторым причинам, о которых я здесь говорить не стану. По моему глубокому убеждению, ваш новый комфронта и члены Реввоенсовета должны принять следующие меры: 1. Немедленно удалить Шорина. 2. Выехать самим на правый фланг. 3. Объединить группу Думенко с Конармией в одну мощную силу, подчинив первую последней. 4. Передать Конармии в оперативное подчинение две стрелковые дивизии для опоры на флангах. 5. Отставить командарма-8 Сокольникова без промедления… Обо всем этом считаю своим долгом сказать тебе на основании всех имеющихся у меня данных…'

Орджоникидзе:

'Здравствуй. Все, что ты передал, я понимаю, но из-за отсутствия связи мы были не в силах изменить создавшееся положение. Шорин со вчерашнего дня уже не командует, приказ ему вручили в Купянске. Надеемся, все это удастся уладить, хотя с некоторым запозданием…

Лично я полагаю, что нам по приезде на место удастся живо покончить с этой бессовестной травлей'.

Сталин:

'Прямую связь с Конармией по техническим условиям дать не можем, но можем связать вас с ней путем передачи нашей аппаратной… Ради бога, выезжайте только поскорее на фронт'.

Первым и главным результатом всех этих переговоров было то, что Реввоенсовет Кавказского фронта отменил приказ о наступлении Конармии в невыгодных для нее условиях. Буденному предлагалось готовиться к нанесению флангового удара по противнику, чего Семен Михайлович и хотел. Но все это была лишь внешняя, видимая сторона бушевавших тогда противоречий, которые со временем, особенно в период репрессий тридцатых годов, отразятся на тысячах судеб. Чье влияние в войсках окажется выше, чьи сторонники возьмут верх — в этом была вся суть. Если за спинами Шорина и Сокольникова, хотели они того или нет, угадывалось бледное лицо Троцкого, то из-за плеча Буденного, Ворошилова, Орджоникидзе напряженно и внимательно смотрели прищуренные глаза Сталина. И я все больше приобщался к этой