связанные духовным родством.

Ворошилов держался со Сталиным, как со старшим братом: вроде бы вровень, позволяя себе и шуточки, и словесные выпады, но и с большим уважением, с безусловной почтительностью. Ростом оба невысоки, Сталин сложен не лучшим образом, а Ворошилов строен, ловок, легок, подтянут. Иосиф Виссарионович замкнут, нетороплив, слова произносит веско, обдуманно. А Ворошилов горяч, вспыльчив, речь его часто опережает мысли. Сталин прекрасно владеет собой, по его лицу, жестам, по тону не поймешь настроение. У Ворошилова же все отражается в карих живых глазах: и радость, и злоба. В гневе лицо его багровеет, губы маленького рта плотно сжимаются, пальцы вздрагивают. Когда Климент Ефремович в таком состоянии, противоречить ему осмелится не каждый.

Иосиф Виссарионович, к которому сходились в Царицыне все нити военного и гражданского управления, предпочитал оставаться в тени, жил в своем вагоне, стоявшем на станционных путях, а не в городе. Не любил появляться на людях, произносить речи. Он не из тех, кто мог произвести впечатление на толпу, зажечь ее, выкрикивая горячие лозунги. Понимая это, он не занимался тем, что могли лучше сделать другие. Зато он обладал даром, который дается немногим. Сталин умел и любил обдумывать, взвешивать, плести сеть нужных ему взаимоотношений, подготавливать требуемую ситуацию. А затем, приняв решение, упрямо добиваться его выполнения.

Иосиф Виссарионович действовал размеренно, последовательно, настойчиво, словно бы экономя энергию, а Ворошилову, казалось, этой энергии некуда было девать. Спал мало, вскакивал рано, и одно стремление постоянно обуревало его: организовывать, приказывать, руководить. Если у него не было сразу десятка забот, сиюминутных задач, он закисал, нервничал.

Ни с кем, пожалуй, в Царицыне не чувствовал себя Сталин так легко и свободно, как с Климентом Ефремовичем. И на «ты» был лишь с ним одним, хоть и называл, как всех своих партийных товарищей, обязательно по фамилии. Только с Ворошиловым он тогда смеялся, причем смех у него был негромкий, хрипловатый, гортанный и какой-то очень открытый, захватывающий. От души радовался человек. Малоподвижное лицо его оживлялось, добрело, влажно поблескивали глаза. Смех очень менял Иосифа Виссарионовича.

Я понял, откуда меж ними такое взаимопонимание и близость, когда узнал от Ворошилова, что знакомы они давно, с апреля 1906 года. Климента Ефремовича, приехавшего в Стокгольм на партийный Съезд, поселили в уютной комнатке, куда вскоре привели еще одного делегата, который, знакомясь, назвал фамилию Иванович. Был этот делегат жизнерадостен, любил посмеяться, охотно слушал и рассказывал комические истории. Климент Ефремович чувствовал себя скованно в заграничном городе, не решался зайти в одиночку в ресторан, помешавшийся в их доме на первом этаже: оттуда доносились вкусные, манящие и не всегда понятные запахи. А новый знакомый, оказавшийся грузином Джугашвили, увлек его попробовать тамошнюю кухню. Ну и какое-то интересное приключение вышло у них там (мужчины-то были молодые), в подробности они не вдавались, но каждый раз, когда вспоминали, им обновилось весело.

Видя смеющегося Иосифа Виссарионовича, я легко представлял его юным стеснительным, добрым. Тем более что там, в Царицыне, сорока лет от роду, он выглядел далеко не старым, даже бравым, особенно когда закручивал кончики густых, чуть рыжеватых усов. Был хорошим собеседником. Любил театр. В ту пору в Царицыне гастролировала довольно интересная труппа москвичей, уехавших от голода на более-менее благополучный юг. Были известные актеры, молодые красивые актрисы, одной из которых увлекся Сталин (об этом мы еще вынуждены будем вспомнить). Любопытно было наблюдать, как Иосиф Виссарионович собирался на вечерний спектакль (на свидание!). Выходил в тамбур или спускался из вагона в тапочках, неся щетку и гуталин. Сам чистил сапоги на виду у часовых, у всех (это при его-то положении члена правительства, особого уполномоченного на юге!).

Вообще он очень следил за собой, аккуратно одевался, каждый день брился. Военная фуражка, заломленная по-казацки, чудом держалась на копне жестких волос. А как охотно и лихо козырял он в ответ на приветствия пошли на пользу строевые занятия в запасном сибирском полку!

Власик был недоволен тем, что Сталина трудно охранять по вечерам, что он часами остается наедине с женщиной и в вагон является очень поздно. Контра может пронюхать, устроить засаду… А мне нравилась простота Иосифа Виссарионовича, его естественный демократизм. Но уже тогда, озабоченный многочисленными делами, ожесточающейся борьбой, он смеялся все реже, становился более суровым…

Да, старый друг, как говорится, лучше новых двух, тем более такой, каким был для Сталина Ворошилов; вместе прошли длинный и нелегкий путь. Но ведь и с Троцким оба они встречались: он для них давний знакомый. Более того, ему доверен высокий руководящий пост, он Председатель Революционного Военного Совета всей республики. Причем, сам же Сталин и доверил. Парадокс, но к вознесению Троцкого, к его военной карьере Иосиф Виссарионович был, оказывается, лично причастен. В революционной спешке, вероятно, не оцепив все последствия, он, как говорится, руку приложил. Вот постановление Совета Народных Комиссаров, опубликованное 'Известиями ВЦИК' 14 марта 1918 года:

'Ввиду ходатайства члена Высшего Военного Совета товарища Шутко об освобождении его от занимаемой им должности члена Высшего Военного Совета это ходатайство удовлетворить. Товарища Троцкого назначить членом Высшего Военного Совета и исполняющим обязанности председателя этого Совета.

Товарища Троцкого, согласно его ходатайству, освободить от должности Народного Комиссара по иностранным делам. Временным заместителем Народного Комиссара по иностранным делам назначить товарища Чичерина.

Товарища Подвойского, согласно его ходатайству, от должности Народного Комиссара по военным делам освободить. Народным Комиссаром по военным делам назначить товарища Троцкого. Председатель Совета Народных Комиссаров В. И. Ульянов (Ленин). Народные комиссары В. Карелин, И. Сталин'.

Официальный документ, черным по белому. Откуда же у Иосифа Виссарионовича такая неприязнь, такая ненависть к Троцкому? Почему Ворошилов морщился, как от зубной боли, слыша эту фамилию? Что произошло, что изменилось?

Никогда прежде не сталкивался я с политиками, с партийными деятелями, совершенно не понимал их стремлений и, по совести сказать, испытывал брезгливость от их хлопот. Мне представлялось, что каждая партия и каждый ее функционер озабочены только одним: отпихнув других, добраться до власти, отхватить для себя и своих сторонников кусок поувесистей… Подчеркиваю, для себя и для своих — вот что было противно мне, с младых ногтей усвоившему: добиваться собственного благополучия за счет кого-то постыдно. Любая борьба за власть — это, в конечном счете, борьба за перераспределение благ. Одни отнимают ценности у других. Тот — беднеет, другой — богатеет, потом — наоборот. Вечная история. Уж распределили бы эти ценности как-нибудь по достоинству человека, исходя из той пользы, которую он приносит обществу. Между прочим, любовь моя к генералу Брусилову зиждилась не только на глубоком уважении к его военному дарованию, но и на духовной близости. Алексей Алексеевич был образцом честности, он говорил, что ни в чем и никогда не ищет для себя выгоды и наград, не о своем благополучии печется, а токмо о благе России, — и это была правда.

В начале нашей совместной работы мне казалось, что Сталин тоже принадлежит к числу кристальных людей, которые живут и трудятся лишь ради высокой идеи, не заботясь о собственных интересах, не опускаясь ради них до интриг и склок. Такие люди могут ошибаться, но за целеустремленность, за преданность делу им прощается многое. Кроме того, я испытывал признательность к Иосифу Виссарионовичу за его заботу обо мне. Привязанность моя к нему и дружеское расположение возрастали, углублялись. Но при всем том был момент, когда в фундаменте наших, так основательно складывавшихся отношений едва не возникла трещина. И косвенным виновником был все тот же Троцкий.

Вот фактическая сторона этого дела. В самом конце сентября 1918 года был учрежден Революционный Военный совет Южного фронта. Иосиф Виссарионович хотел, чтобы командующим фронтом назначили Ворошилова. И сам Климент Ефремович надеялся и стремился занять новый пост, хотя мне лично думалось, что он совершенно не готов к этому. Одно дело командовать полупартизанской армией на сравнительно небольшом участке и совсем другое — руководить действиями войсковых масс на огромном пространстве, задумывать и осуществлять крупномасштабные операции, обеспечивать снабжение, пополнение, обучение резервов и многое, многое другое. Тут одной энергичности и желания мало, нужны опыт, знания, способности. Мне казалось, что Сталин поддерживает Ворошилова лишь потому, что сам имеет весьма