– В смысле?

– Специальные эмиссары разъезжали по фронтам, армиям, и вербовали в среднем руководящем звене особых отделов людей, которые должны в случае появления информации по Зимину, Кречетову или о вообще непонятных явлениях, сразу сообщать в Усадьбу. Таким образом, благодаря этой системе в нынешней ситуации, успели очень быстро узнать о событиях в Инкермане и принять меры. В данном случае информацию собирали по прямому указанию наркома.

– Павел Анатольевич, а вы уверены? Может это и есть сеть заговорщиков?

– Да, уверен. Система создана недавно и благодаря такому способу прохождения информации, позволила выявить несколько товарищей, ну скажем так, не совсем соответствующих занимаемым постам. А в нашем случае мы проследили кому и когда докладывал наш фигурант. Это личный порученец товарища Берии, который уже несколько недель в условиях строгой секретности отслеживает любые попытки интереса к вашей персоне.

– Угу. Понятно. Обычная ситуация в спецслужбах. Одна рука не знает что делает другая… У них может что-то есть по нашему делу?

– Есть. Тут американцы засветились в Симферополе, собирали информацию о вас.

– О как, очень интересно и что?

– Пришлось ликвидировать, инсценировав несчастный случай во время бомбежки.

– Точно американцы? Может кто-то под них работает?

– Мы тоже так думаем: скорее всего англичане, но выяснить не успели. Они тоже мастерски подчистили хвосты.

– Да. Становится все веселее и веселее. Одно радует – город скоро будет в кольце и все эти шпионские игры будут на вашей совести. Что дальше Павел Анатольевич?

– Завтра ночью вылетаете под Борисполь.

– Один или двое?

– Как вы и просили, вы и лейтенант Артемьев.

– Это обнадеживает. Когда вылет?

– Завтра в восемь вечера. Под Николаевым специальная группа, выброшенная вчера вечером подготовила аэродром подскока. Там дозаправитесь и в районе четырех утра уже будете под Борисполем.

Наше внимание привлекла какая-то возня в коридоре, потом короткий вскрик и что-то глухо стукнулось и покатилось по полу. Я удивленно уставился на Судоплатова, но и он тоже с интересом прислушивался. Затем раздался сильный взрыв, и дверь в нашу палату распахнулась. Саньку, ближе всего сидевшего к двери снесло с кровати, он упал на пол и захрипел. Нас тоже тряхнуло, но не настолько сильно, но, тем не менее, мы уже заученно попадали на пол, прикрывая головы, но новых взрывов не последовало. В коридоре несколько раз хлопнул пистолет, потом раздалась автоматная очередь и в ответ уже знакомо выстрелил пистолет Стечкина, которым был вооружен наш боец, выдающий себя за Ивакяна.

Судоплатов с ТТ притаился у двери, а я подскочил к Саньке, пытаясь понять, что с ним случилось. Следов крови не было, но, тем не менее, он хрипел от боли. Уже скорее по привычке, нежели осмысленно, я выдернул из аптечки, которая всегда была в разгрузке шприц-тюбик с обезболивающим и вколол Артемьеву. Что-то большее сделать не успел – над головой загрохотал автомат. В ответ несколько раз хлопнул пистолет Судоплатова. Света не было, поэтому нас с Санькой не было видно за перевернутой кроватью. Пули щелкали по стенам, рикошетили от металлических спинок кроватей, пробивали матрасы и подушки. Жалобно звякнули остатки стекла, пробитые новой очередью.

Разозлившись от безвыходности ситуации я тоже в ответ несколько раз пальнул в сторону двери из «Глока-17», который постоянно таскал с собой. Противник, притаившийся за дверью, несколько раз пытался безуспешно нас достать, веером обстреливая палату, но мы с Судоплатовым остервенело отстреливались. Пока нападавшим не пришла в голову мысль зашвырнуть к нам в комнату что-то взрывающееся, я сам выхватил из разгрузки светошумовую гранату и выкинул ее в коридор и закричал.

– Глаза!

За дверью сильно грохнуло. Но мы не успели выскочить в коридор, как там несколько раз привычно короткими очередями застучал автомат Калашникова, как бы в ответ несколько раз хлопнул пистолет и все затихло. В палатах от страха кричали, звали сестер, переполох поднялся знатный, а в коридоре, тем временем, раздался топот многочисленных сапог подоспевшей охраны. Но никто не решался подойти к нашей палате, чтоб не нарваться на выстрел, поэтому из-за угла кто-то закричал:

– Товарищ майор, свои. Этих завалили.

– Кто это?

– Сержант Подгорецкий.

– А что не в эфире?

– Так вы сами не отвечаете.

Я удивленно посмотрел на болтающуюся на проводе гарнитуру радиостанции, которая слетела когда падал на пол.

– Хорошо, мы выходим. Срочно найдите военврача Воронову – тут Артемьева приложило.

Но Судоплатов меня опередил и как гончая рванулся вперед. Сколько мы с ним общались, тем более в весьма опасных ситуациях, но таким его еще не видел. Он стоял в окружении своих охранников из ОСНАЗа и раздавал приказания, перемешанные с отборным матом. Вся ситуация с нападением его вывела из себя настолько, что я просто боялся к нему подходить, но Артемьевым нужно было кому-то заняться.

Я сначала его просто позвал, но он не услышал, поэтому пришлось во всю глотку гаркнуть:

– Павел Анатольевич!

Он неожиданно остановился и повернул ко мне голову, удивленно подняв брови.

– Артемьев ранен, Воронову сюда, только быстро надо.

Один из бойцов держал в руках керосиновую лампу, и в этом мерцающем свете, Судоплатов со всклокоченными волосами, синяком на скуле, эмоционально размахивающий рукой с пистолетом выглядел весьма колоритно. Они как раз рассматривали застреленного нападавшего. Тот одетый в госпитальную пижаму, обмотанный бинтами лежал возле стены, зажав в руках ППД. После моего крика, Судоплатов как бы осекся на полуслове, потом резко повернул голову к одному из своих подчиненных и коротко, сдержанно, в своем обычном духе приказал:

– Доктора сюда, только быстро.