иди работай, милый!

Весь вечер она пребывала в прекрасном настроении..

В доме жили артисты балета и музыканты филармонии; иногда после спектаклей ходили к ним в гости. В артистической среде Тамара воспламенялась: обсуждала очередную премьеру, жестикулировала, протанцовывала отдельные фигуры, сравнивала дублирующих друг друга солистов. Бывало, поглощенная собой, забывала о Вадиме, и тогда, скучая где-нибудь в кресле, он чувствовал себя чужаком, приложением к жене… Она привыкла быть в центре внимания, своим неуемным темпераментом всех заводила — возбужденная компания перебиралась в соседнюю квартиру, от них звонили еще кому-нибудь. В компаниях засиживались до глубокой ночи. По утрам у Вадима болела голова, он еле поднимался с постели, а Тамара вскакивала как ни в чем не бывало, уплетала обычный завтрак — творог с геркулесовой кашей, протирала полы и спешила в театр, в класс, к станку.

— Наши балетные выносливые, двужильные, — объясняла Вадиму. — Мы ведь с детства в режиме, как солдаты.

— Да, но для меня такой образ жизни тяжеловат, — откликался Вадим. — Теперь понятно, почему артисты женятся на артистках. Им трудно сосуществовать с другими людьми. Они все вечера в театре, а каково их супругам? Хорошо, я могу по вечерам работать, а если мужчина инженер? Приходит домой, а жены вечно нет.

Зимой Вадим с Тамарой по-прежнему прогуливались по «Эрмитажу», а иногда покуривали на лавке во дворе дома. В такие минуты Тамара рассказывала о соседях.

— Вон вышла Браславская. Одни партии танцуем. Все мне говорит, как хорошо я выгляжу, а сама только и ждет, когда я ногу сломаю… Давно еще, когда только начинали, мы танцевали в одной тройке: я, она и Канаткина. Так эти стервочки договорились и на одном спектакле сделали руку в другую сторону. Я танцую, дохожу до этого места и закидываю руку над головой влево, а они вправо. Потом еще раз. Режиссер после спектакля нас вызвал, наорал. Я говорю — «мы всегда делали влево», а они в один голос: «Нет, Тамарочка, ты забыла — мы вправо делали». Вот гадины!.. А рядом ее муженек. Тоже наш. Тюфяк и танцор деревянный. У него вечно изо рта пахнет. Не могу с ним танцевать… Ее зовет «моя сладенькая»… А вот Трембольская. Тоже хороша штучка! Сама себе покупает цветы, а билетерши выносят на сцену, якобы от зрителей. Набрала целую группу скандирования… Вон Ленка Рябкина — моет свою машину… Располнела до ужаса. Задница как у слонихи, бюст как у молочницы. Правильно режиссер говорит — таким надо детей рожать, а они на сцену лезут. Подними-ка такую тушу!

В этот момент Рябкина увидела Вадима с Тамарой и приветливо махнула рукой. Тамара тоже улыбнулась и кивнула.

— К любовнику собирается… Недавно прялку из Японии привезла… Теперь все наши балетные идиотки помешались на прялках. Сговорились купить на гастролях.

— Том, ты злая, — оторопел Вадим.

— Ничего не злая. Просто не думаю о людях лучше, чем они есть… Чтобы не разочаровываться… И вообще, искренняя грубость ценнее неискренней улыбки. А они все лицемерки.

Во дворе дома выгуливали пуделей, эрделей, колли; с владельцев собак дворничиха брала пять рублей в месяц за уборку двора. Что Вадима особенно смешило, так это гуляющие с собаками. Они соблюдали четкую субординацию: солисты с солистами, кордебалет с кордебалетом, миманс с мимансом. Собаки подражали хозяевам, только гаражная дворняга Цыган, кем-то издевательски постриженный под пуделя, не разбирал титулов: всех собак, подбегающих к гаражу, хватал за загривок.

Иногда Вадим думал: «Все-таки актеры двуличный и тщеславный народ, в их жизни полно показного… При встрече лезут друг к другу целоваться… Поклоны, жесты, выпендриваются — дальше некуда, ведь они постоянно на виду, их все знают… Их надо только смотреть на сцене, но общаться с ними скучно». А в другой раз он восхищался актерами за трудолюбие, умение перевоплощаться. «Ведь для этого нужно быть тонким человеком, — рассуждал он. — Нужно уметь сопереживать».

Под двором находился подземный гараж, в котором работал механик Владимир Иванович. Вадим иногда заглядывал к нему одолжить инструмент. Владимир Иванович сразу понял, что Вадим разбирается в машинах, и проникся к нему доверием: нахально подмигивал и подробно рассказывал, сколько накануне «содрал» с того или иного солиста. Пользуясь тем, что артисты ничего не смыслили в машинах, он заламывал баснословные суммы за пустяковый ремонт. Он имел «иномарку», двухэтажную дачу, две сберегательные книжки и молодую любовницу. «Негодяй!» — назвала его Тамара с гримасой отвращения, и Вадим подумал: «Все-таки она молодчина — открыто порицает всякую несправедливость и ложь, от кого бы они не исходили: от артистов или механика».

Летом, когда Илья был в лагере, Тамару неожиданно пригласили на гастроли по Сибири.

— Заработаю много денег, сделаем ремонт в квартире, — заявила она Вадиму, но через два дня после отъезда вдруг позвонила из Прокопьевска: — Милый, приезжай! Ужасно по тебе соскучилась! Отложи работу и приезжай, а то я здесь умру от скуки.

Когда Вадим прилетел, она чуть не задушила его в объятиях и горячо проговорила:

— Говорят сильная любовь на расстоянии еще сильнее. Ерунда! Конечно, лучше раз в месяц обнимать настоящего мужчину, чем ежедневно видеть слизняка, но все-таки по полгода ждать капитана дальнего плавания — невероятная мука! Я и за два дня по тебе ужасно соскучилась.

Гастрольная труппа обитала в гостинице на окраине. В одном из номеров жили чтец из Москонцерта, глуповатый и нерасторопный Геннадий, и невероятно энергичная, маленькая и сухая танцовщица Нелля. Геннадию было тридцать лет, Нелле на пять больше. Геннадий считался руководителем группы, но всеми гастрольными делами заведовала Нелля. Они жили вместе больше четырех лет, но всем объявляли, что это их свадебное путешествие. Нелля ежегодно ездила в поездки, но танцевала в полсилы.

— Здесь, в провинции, все равно ничего не понимают, — говорила.

В Москве она имела большую квартиру и «Волгу»; Геннадия, который жил у нее, за глаза называла «мой губошлеп».

В другом номере жил сорокасемилетний концертмейстер Володя. Он объездил всю страну и знал, где какая публика, где чем кормят, где что можно купить. Ежедневно по вечерам Володя писал письма жене и двум дочерям, опускал письма в ящик и… поднимался в номер к молодой певичке радио, тоже состоящей в гастрольной бригаде и поехавшей, чтобы «нести искусство в массы».

— Я особенно близко ни с кем не схожусь, — доверительно поделился Володя с Вадимом. — По опыту знаю, люди быстро надоедают друг другу, начинают собачиться при распределении номеров в гостинице, из-за ставок…

В четвертом номере жили приятели, молодые парни: танцор Юлик и певец — бас Станислав. Юлик начитанный, интеллигентный, поехал на гастроли заработать денег — им с женой не хватало на кооператив. Его жена заканчивала какой-то институт; провожая мужа, была в невероятно приподнятом настроении, а на обратном пути, когда Вадим подвозил ее на машине до метро, сообщила:

— Я так счастлива, что мы наконец-то отдохнем друг от друга. Прямо извел меня ревностью, все нудит и нудит. А вы? Вы тоже, наверное, довольны? Я как увидела вас, сразу подумала: «Неужели она его жена, ведь она старше его, и вообще».

Всю поездку Юлик тосковал по жене, звонил в Москву и переживал, если не заставал ее дома.

Станислав приехал в Москву из Баку, не прошел по конкурсу в театр на солиста, но был принят в хор.

— Там, в театре, все через знакомых, — заявил он Вадиму.

— Ничего подобного, — возразил Юлик. — Всего можно добиться. Работай упорно над собой — и возьмут в солисты.

Юлик серьезно относился к работе и весь выкладывался, был ли зал переполненным или полупустым. Оттанцевав, вбегал за кулисы, смахивал капли пота и радостно сообщал Вадиму:

— Кажется, у меня сегодня все получилось.

Тамара имела высокую ставку и быстро подсчитала, что за две недели получит немало денег — практичная, она ставила только реальные цели, но, увидев, что в городе нет афиш об их выступлении и местная филармония выделила площадку в рабочем клубе, вспыхнула:

— Я не буду танцевать на этих собачьих площадках! Какой стыд! До чего я докатилась!.. А эта местная филармония — позорище! Они там развращены властью, что хотят, то и делают! Говорят, концертный зал