отполированный валун — сверху махнула нам рукой и крикнула приветствие, мальчуган бросился в кусты и, вернувшись с крепкими боровиками, торопливо рассказал, как они плавают на полуостров и сколько там грибов, собачонка отчаянно крутила хвостом, выражая восторг по поводу нашего появления.

По размерам их остров был длиннее нашего, на нем тоже росли сосны, а на валунах располагались такие же, как у нас, моховые лужайки — на одной из них стояли две палатки и хозяйственная постройка — что-то вроде кухни под полиэтиленовым навесом.

Туристы оказались инженерами из Приозерска; они ежегодно проводили отпуск на Вуоксе, на островах, за продуктами ходили на байдарке в Беличье или на рыболовецком катере с полуострова Большой до Синево; о Вырубове слышали, но сами туда не плавали, объяснили, что до лесника два-три дня хорошего хода, но что на пути много узкостей и водосбросов.

Мы проговорили до полудня. Как я и предполагал, завтрак плавно перешел в обед и наша бутылка оказалась как нельзя кстати. Понятно, мы расстались друзьями.

Во второй половине дня мы с женой собрали палатку, уложили вещи в байдарку и, сделав прощальный вираж около острова добросердечных соседей, направились через озеро к деревне Горы, которая находилась на полпути до Вырубова.

Сильно припекало, но известное дело — с байдарки не окунешься, а приставать для купанья к берегу, тратить время не хотелось — я наметил прибыть в Горы до темноты — приходилось все время брызгать водой на раскаленное тело. Глядя, как я окатываю себя водой, жена смеялась и говорила, что меня разморило не солнце, а водка — это ее излюбленные колкости в мой адрес, она всегда сильно преувеличивает мою склонность к спиртному, а вот многие мои достоинства явно занижает.

Часа через два мы пересекли озеро и очутились в устье реки Вуоксы. Неожиданно вспыхнул ветерок, по воде побежала рябь, и мы, наконец, ощутили приятные охлаждающие струи.

Устье представляло собой лабиринт рукавов, заросших осокой и кустарником. На берегах не было ни жилищ, ни туристов, ни рыбаков, узнать правильное направление было не у кого, и в этих рукавах мы проскитались до темноты. Чуть ли не в полночь высадились на более-менее свободную от зарослей землю, во влажный темно-зеленый полумрак; при свете фонаря разбили палатку и, перекусив бутербродами, моментально уснули.

Наутро выяснилось, что деревня находилась за поворотом реки. Когда мы подъехали к мосткам, нас сразу окружили какие-то праздные люди; не спрашивая, кто мы и зачем приехали, они сразу довольно безжалостно потащили нас к крайнему дому. Жена сделала обреченную попытку объяснить, что мы спешим, но я шепнул ей, что ничего плохого нам не сделают — у людей был слишком благодушное настроение.

Нас ввели во двор и усадили за длинный стол, и мы сообразили, что попали на какое-то торжество. Судя по обилию нетронутой еды и не откупоренных бутылок, застолье еще не начиналось. Большая часть народа находилась на улице; нетерпеливо пританцовывая, мужчины, женщины и дети вглядывались в конец деревни и что-то выкрикивали. Около стола колготились старухи и старики; старухи расставляли блюда, а старики, в предчувствии выпивки, потирали руки и подмигивали друг другу. Несколько старцев восседало в стороне на лавке; они вели какую-то серьезную беседу, но искоса поглядывали, как продвигаются дела за столом, и время от времени делали замечания старухам.

Через несколько минут к дому на телегах подъехали ряженые, сваты и молодожены — парнишка с чубом и девчушка с толстой косой. Мы с женой обменялись взглядами и заулыбались. Все ринулись за стол, и началось! Тосты, крики «горько!». Бутылки самогона сменяли медовуха и наливки, тарелки с соленьями чередовались с печеной картошкой, маринованными грибами, квашеной капустой и мочеными яблоками. Вся эта добротная деревенская еда была обильно приправлена душистым укропом, терпкой, перехватывающей дыхание, петрушкой, обжигающим хреном и выжимающей слезу редькой.

Нас, как представителей города, обхаживали особенно усиленно: каждый предлагал «отведать своих блюд», «испробовать своих наливок». Я пил и ел все подряд, жена то и дело толкала меня коленом под столом, но я все равно нагрузился прилично. Раза два я вставал и произносил длинные тосты, в которых поздравлял жениха и невесту и, желая проститься, благодарил за гостеприимство, но меня тут же усаживали и наливали новый стакан. Жена тоже сказала несколько слов молодоженам и, решив подарить им плед, отправилась к нашей лодке — чтобы она не сбежала, к ней приставили какого-то мальчишку.

Так и просидели мы весь день за свадебным столом — прямо стали рекордсменами застолья. За это время несколько человек подробно рассказывали мне, как добраться до Вырубова, и, поскольку дальше река разветвлялась на несколько протоков, каждый предлагал свой вариант пути. О леснике все говорили с почтительным уважением, но добавляли, что он давно в деревне не появлялся, то ли болен, то ли уехал куда.

К вечеру веселье стало еще разгульней: молодежь с гиканьем сбежала к реке, попрыгала в лодки и, горланя песни, направилась к островам на озере. Мы с женой тоже сели в байдарку и, воспользовавшись суматохой и сумерками, поплыли в противоположную сторону. Видимо, я был сильно пьян, потому что все время вываливался из лодки, — хорошо было мелко и мы не замочили вещи. Плохо помню, где причалили, помню только, что лежал в траве душице, смотрел в небо, и звезды прыгали на небе — было этакое звездное шоу, а жена где-то наверху ставила палатку и ворчала:

— Вот к чему приводит чрезмерная общительность. Если так будет продолжаться, мы никогда не доедем до Вырубова…

Я проснулся поздно; выбравшись из палатки, увидел, что наше укрытие стоит в чащобе папоротника, среди густых елок, на которых, как новогодние игрушки, висели шишки — в ельнике ошалело кричали птицы. День снова был жаркий. Некоторое время я пребывал в унылом бездействии, растирал трещавшую голову, осоловело смотрел, как жена внизу у протоки готовит завтрак. Когда я подошел, она хмуро осмотрела меня и отвернулась с горьким презрением. Вскоре до нее дошло, что несправедливо равнодушна к моему состоянию, она обернулась и насмешливо сказала:

— Искупайся, может, придешь в себя!

Я вошел в протоку, нырнул и некоторое время неподвижно лежал в воде. Сильным течением меня отнесло далеко от нашей стоянки и, чтобы вернуться, мне пришлось усиленно потрудиться. Купанье немного взбодрило меня, но голова все еще побаливала. Заметив мои страдания, жена смягчилась, взгляд ее потеплел, она хорошо накормила меня, а после завтрака уверенно и четко демонтировала палатку и сложила вещи в лодку.

Дальше вверх по протокам начались перекаты и водосбросы. Раз пять на перекатах мы разгружались и перетаскивали лодку через торчащие из воды валуны. Устали изрядно и, когда увидели среди узловатых ив ровную лужайку, сразу устроили дневку.

В том месте был высокий травостой; кое-где виднелись рябые озерца, в них плескалась рыба. Недалеко от места нашей стоянки я заметил три дома и пошел разузнать, правильное ли держим направление. Приближенные прозрачным воздухом, дома виднелись совсем рядом, но оказалось, до них полчаса ходьбы.

Два дома были заколочены, из третьего вышла бабка; она подтвердила, что плывем правильно и, пригласив меня во двор, угостила топленым молоком с толстой пенкой. Она жила одна. Все ее богатство состояло из ветхой избы, двух яблонь, козы и кур.

— Как же вы здесь живете одна, мамаша? — спросил я.

— А я не одна. Я с Катькой, — старушка кивнула на козу. — Конечно, иной раз в охотку поговорить, да не с кем. Ну да я уж привыкшая. Как старик помер, уж третий год пошел… Вот я и говорю с курями да с Катькой. С пяток слов за день говорю. Четыре с Катькой, одно с курями — цып, цып! — добавила старушка не без юмора и улыбнулась. — Вчера кукушка прилетала…

— А эти хозяева где? — я кивнул на забитые окна.

— Уехали.

— Почему?

— А кто их знает.

— И земли здесь вроде плодородные, и река, — недоумевал я.

— Знаешь как. Рыба ищет где глубже, а человек где лучше, — старушка махнула рукой и перевела разговор на Вырубова.

— …До него здесь недалеко. Вон Мельниково будет, потом Студеное, и тут он. У плотины. Там бывшая мельница. Раньше ведь там и лесопильня была. Лес по любимовским озерам шел. А теперь не