часик».

— Погодка-то блеск! — сказал, ухмыляясь. — Не упускай последнее солнце!

И вот гоняю я под полуденным солнцем по улицам, пересекаю скверы, площади и вдруг мне в голову втемяшивается: «Чтой-то Галкин подозрительно меня спроваживает?».

Развернувшись, я понесся к школе; вбежал в класс и обомлел — Галкин и десятиклассница целовались! Да так прилипли друг к другу, что не слышали, как я открыл дверь. Разумеется, я был потрясен, оскорблен, унижен и прочее.

…Каким-то непонятным образом я все-таки закончил школу, и даже еще два года проучился в химическом техникуме, а потом пошел работать на автостанцию, и с первой получки стал откладывать деньги на мотоцикл (велосипед уже не удовлетворял мою страсть к движению, мой кругозор расширился и требовал больших скоростей и пространств; я осмелился поставить значительную цель — заиметь «моторизованного коня»).

Через год на толкучке я купил старый «Ковровец» — грохочущее чудище, со множеством самодельных узлов, с хитросплетением трубок, гаек, болтов. Тем не менее, я был счастлив; то и дело протирал, поглаживал своего «железного коня», принюхивался к запаху смазки, бензина, нагара; первое время на ночь затаскивал мотоцикл в коридор и с удовольствием с ним и спал бы в обнимку, но соседи начали ворчать, что моя «железная лошадь провоняла всю квартиру»; пришлось приковывать «коня» цепью к фонарному столбу. Можно сказать, я рос в моторизованном седле, и что уж точно — самым сладким запахом в мире считал запах бензина.

В воскресные дни я ездил на мотоцикле без передыха, прямо-таки не слезал с седла, а в будни устраивал утреннюю разминку: с первыми лучами солнца вскакивал на пружинистое сиденье и, наполняя окрестности грохотом, дымом и копотью, выезжал на главную улицу, проскакивал насквозь весь город, вылетал на шоссе и там поддавал газу, наматывал десятка два километров, а уж потом подъезжал к автостанции. В обед вновь седлал «коня» и, чтобы проветриться, давал кругаля по городу, а после работы без устали катал друзей — они были готовы ехать со мной хоть куда.

Как настоящий гонщик, я купил мотоциклетные очки и перчатки, и к моему компанейскому обаянию прибавилось обаяние мотоциклиста.

Благодаря этому мотоциклетному обаянию, количество моих друзей (и так немалое) сразу удвоилось и уже не поддавалось учету. В одиночку я ездил только в дождливую погоду, но стоило выглянуть солнцу, как не было отбоя от друзей, приятелей и приятелей моих приятелей:

— Подбрось туда! Давай отвезем это!

Я никому не отказывал, такого рода услуги мне были в радость, ведь я и жил-то для общения и дружбы с людьми.

Особенно на меня наседали соседи, и в их числе шофер, работающий на пожарной машине. Это был долговязый парень с седыми волосами; он отслужил четыре года на флоте и называл себя «китом», а нас «салагами» и «мальками», в зависимости от внешности (я ходил в «салагах»). Как шофер, он был невыдающийся, хотя, кое-чему меня научил, зато как жених был довольно выдающийся — ежедневно после работы ездил на другой конец города к невесте и без подарка в путь не отправлялся. До того, как у меня появился мотоцикл, он все жаловался на дальнюю дорогу и толкотню в автобусах.

— Найди себе бабу поближе, — советовали ему дружки.

И вдруг подарок судьбы в виде моего «Ковровца»! Шофер сразу перевел меня из «салаг» в «акулята».

— Ну ты, акуленок, шустряк! — сказал. — Классную добычу хапнул! Вечерком подкинь к моей красотке.

Я подкидывал его все лето, как извозчик; подкидывал, пока меня не призвали в армию, и что помню четко — его невеста жила на западной стороне города, то есть мы всегда мчали на закат и пылающий диск солнца нещадно бил в глаза, от него прямо не было спасенья — я надолго запомнил то солнце.

И что еще врезалось в память — во время гонки, шофер все время хрипел мне в ухо, рассказывал об авариях: где там отлетели руки, ноги, покатилась голова, и поминутно орал:

— Тормози! Красный свет! Вон пешеход!

Так получилось, что после армии я оказался без жилья; дело в том, что пока я служил, родители развелись, мать вторично вышла замуж за неплохого, в общем-то, человека, но что мне было делать в четырнадцати метрах коммуналки? Стеснять «молодоженов», как я в шутку прозвал мать с отчимом? Да и сам никого не приведешь, а меня уже вовсю интересовали представительницы прекрасного пола. И они, эти представительницы, интересовались мной, ведь теперь мое обаяние, как нельзя лучше, подчеркивали погоны.

Короче, я устроился на автобазу и снял комнату. После этого мое обаяние возросло и стало вообще неотразимым — и все потому, что я снял комнату не где-нибудь, а на главной улице города, в центре всех событий, на пересечении всех путей. Тут уж ко мне зачастили не только старые друзья и приятели, но и дюжина нового народонаселения. Еще бы! У меня всегда можно было собраться в мужской компании, устроить вскладчину застолье, поиграть в карты, послушать пластинки, а еще лучше скрасить компанию представительницами, провести время плотно, насыщенно, концентрированно — как говорится, с чувством, с толком, с расстановкой.

Хозяйка квартиры — немощная, глуховатая старушка большую часть времени спала, да и по ее словам «любила молодежь». Так что я зажил припеваючи. Но надо признать, это определение однобоко. Я зажил припеваючи в смысле массового общения, а вот с движением дело обстояло слабовато. Мотоцикл давно пришел в негодность, разбалансировался, поржавел, к тому же, старый, допотопный, он уже не соответствовал моим требованиям, моему возросшему обаянию. Мне, как воздух, была нужна автомашина, без нее я просто страдал.

Известное дело — у всех разные страдания: у одного нет денег на выпивку, другой страдает что не Наполеон — я страдал без машины, без нее мне не хватало воздуха всего города, и я замахнулся на легковушку — начал копить деньги (на комиссионную машину, конечно, — на новую я копил бы до сих пор), и как заветную цель, на стене повесил фотографию «Москвича» — присутствие машины даже в таком виде (вроде молитвенника) придавало мне немалые силы.

В те дни кое-кто из друзей долдонил:

— Вначале заимей квартиру, а машину вторым заходом.

Некоторые посмеивались:

— Зачем ему квартира? Он запросто проживет в машине.

Я не обращал внимания на эти уколы и последовательно, упорно копил деньги, не отступая от своего плана.

Спустя два года, я уже располагал кое-какой суммой, часть денег одолжил у друзей и в один солнечный день стал владельцем чудо техники — «Москвича» первого выпуска.

Машина была старая, с ржавыми пятнами и вмятинами, без фар, коробка передач включалась через раз, стартер не работал вообще и двигатель приходилось запускать ручкой или разгонять машину с помощью прохожих, и все же я был счастлив.

Мое счастье немного омрачило событие, которое произошло в первую неделю, пока я перебирал коробку и машина была не на ходу. Я возился с той коробкой три вечера подряд, время от времени усаживался в машину, крутил баранку и представлял, как набью в салон друзей и чесану куда-нибудь к морю, представлял исполинские горы, извилистые дороги, теплые волны, прохладное вино, сочные, мясистые фрукты и еще кое-что… И вот однажды ночью слышу — кто-то гремит ведрами; мне бы следовало встать, выглянуть в окно, да было лень; как водится в таких случаях — не отпускает сон; а утром смотрю — мое сокровище стоит на ведрах, какой-то негодяй стащил колеса. Стало быть, мои карманы совсем опустели, пришлось еще больше влезать в долги.

Ну а потом потекли деньки с большой нагрузкой — один насыщенней другого. Когда я выходил их дома, меня уже поджидали соседи. Кое-кого подбрасывал по пути на рынок, в магазин. После работы, как таксист, всех развозил по домам, а потом катался с друзьями по городу в поисках приключений.

В воскресные дни, если выдавалась солнечная погода, ко мне выстраивалась очередь желающих махнуть на природу, на огородный участок, в деревню к родственникам. Я никому не отказывал, но ставил условие — вернуться до захода солнца, по крайней мере — до темноты, поскольку ездил без фар (целый год