польза — повезет, так заживешь припеваючи, а нет — так поумнеешь.

С женой, точно, пока не везло, хотя я об этом подумывал. Но я не отчаивался. Женщин для семьи вокруг полно. Надо только не уставать искать. Да и куда спешить?

Так вот, о Цветане. Короче, втрескался я в нее по уши. Мы договорились встретиться поздно вечером, а я готовился чуть ли не с утра.

Обычно по утрам редко у кого хорошее настроение. У меня так его никогда не было. И не только после ночной работы — всегда вставал с левой ноги. Мне разная чертовня снилась: как я живу где-нибудь на острове в окружении множества красоток, одна лучше другой. Но тогда я вскочил часов в десять как огурчик. Только лучше бы уж и не вставал — весь извелся, пока стемнело.

Приехал пораньше — смолю одну сигарету за другой да планирую, куда Цветану завезти. Ко мне нельзя — мать дома. Раза два, когда ее не было, привозил девиц, так потом соседи неделю трезвонили: распутник мол, такой-сякой, заявим в милицию. Уж лучше опять за город, только подальше, в лесок.

Наконец подошло время, а ее нет. «Может, передумала? — мелькнуло в голове. — Да вряд ли. Вроде расстались нормально. Наверно, выдерживает время, так, для фасона. Нет, вон идет. Молодчага! Так и надо! Настоящая женщина приходит вовремя, это разные копуши опаздывают, а резину тянут — вертихвостки. Ух ты, а разодета-то! Вид обалденный! В красном платье, как пожарка. И взгляд приковался ко мне».

Подошла, поздоровалась, и я так и расплылся. Она ждет, что я скажу, а у меня рот до ушей, рассматриваю ее, как невидаль какую. Да так оно и было: платье-то на ней было узкое, и грудь прямо разрывала ткань. Какая-то сумасшедшая грудь! Она не давала мне покоя. Когда я смотрел на нее, земля уходила из-под ног. Я же говорю, она была очень полная — как раз то, что я особенно люблю.

В ту ночь я шпарил вовсю. Быстренько сгонял на завод и стройку, и не успела Цветана и глазом моргнуть, я уже подкатил к леску. Ну и пошло, поехало. «Прогуляемся, погодка — блеск!» — а сам рукой туда-сюда по ее бедрам. Она только вздохнула:

— Ах! — и под моим натиском сдалась.

Тут уж мы впились губами друг в друга. «Теперь нас никто не оторвет», — мелькнуло.

Потом, покуривая, я подумал, что слишком просто все получилось. «Наверно, у нее такое бывало не раз». Особенно я решил не расспрашивать, чтоб не ревновать к прошлому. Я, кстати, ревнивый до чертиков. Как все бабники. Но все-таки вякнул:

— Ты что, частенько так?

Она глубоко вздохнула:

— Не думай обо мне плохо… Почему-то все вы такие… Не уступаешь сразу — для кого бережешься? Недоступных называют ханжами, а доступных — шлюхами.

Она отвернулась.

— Да это я так, к слову. Мне-то это до лампочки. Я ни капли не ревнивый.

Она еще раз вздохнула и вдруг зашептала:

— Дурачок, мой черноглазый. Я сразу поняла, что ты не такой, как все, — и заласкала меня до мурашек.

По дороге к ее дому она тихонько напевала, иногда прерывалась и что-то рассказывала о кино и какой-то своей подруге.

Я был развеселый — слов нет. Четко. Если уж я захотел — кому угодно понравлюсь. Я считаю, к каждой бабе можно подобрать ключик. Надо только терпенье, а куда спешить? Больше скажу, нет недоступных женщин — есть скучные мужики. Вот так вот.

Проводив ее домой, я небрежно бросил:

— Завтра на том же месте.

Она улыбнулась и кивнула.

«Особенно волочиться за ней не буду, — решил я, забираясь в кабину. — Покручу немного, а там придумаю какую-нибудь легенду и отвалю. Мне жену надо подыскать. А то привыкну еще, потом трудно будет рвать. Я себя знаю. Мне привязаться — раз плюнуть. Затащит девчонка к себе, и начнется — там гвоздь вбить, ведро вынести. Дальше — больше. Остался на ночь, а там — заботливо завтрак и ласки разные. Смотришь, ты уже охмурен. Нет уж, дудки!»

Но странное дело, я и не заметил, как она опутала меня. Ничего не мог с собой поделать, она околдовала меня своей леностью. Много я думал, как это произошло? Но толком ничего не разобрал. Скорее всего она на самом деле в меня втюрилась. Вот так сразу в темноте, ведь мы и лица друг друга плохо различали. А на свету уже стала смотреть на меня как-то уводяще. Я вижу — баба испеклась, неровно дышит, ну и стало мне мерещиться, что и я в нее того.

Так или сяк, но прокатали мы с ней ночами целую неделю. Я уже немного успокоился, хотя ее фигура по-прежнему сильно волновала меня. Только теперь мне этого показалось мало. Захотелось чего-то еще — видеть ее больше, что ли. Да и с ней было по-настоящему здорово. Она, как никто, была нежная. Такая спокойная, ласковая кобылка-простушка. И что меня особенно притягивало — никуда меня не тянула, ничего не требовала… В конце концов я говорю:

— Мы это… в воскресенье в кино хотели сходить, ты не передумала?

— Ах! — еле слышно выдохнула она и опять радушно так, ласково: — Конечно, черноглазый мой! Давай днем. Я хоть на тебя днем погляжу, а то мы все ночью, как жулики какие…

В воскресенье я прифрантился: надел новую рубаху, пиджак — все как положено. Одеваюсь, а сам думаю: «Эх, и почему мой отец не крупный начальник? Жил бы сейчас припеваючи, уж ясное дело, не вкалывал бы по ночам». Хотелось шикануть, подрулить на своей машине, укатать Цветочек на дорогах (я Цветану Цветочком звал) и в собственную квартиру. Часок проклинал отца, что он ничего не добился, часок нафуфыривался, потом еще прикидывал, в какой кабак после кино податься, а времени до свиданки все еще уйма.

Мы договорились на два часа, но в начале первого я выскочил из дома. Приплелся к кинотеатру, взял билеты, жду. Половина второго, без четверти, без десяти — проклятые стрелки топчутся на месте. Наконец-то два! А ее нет. Пять минут, десять — не идет. Все глаза проглядел — не видно. До этого всегда точно приходила, и вот тебе раз! Как-то не по себе мне. Дрейфлю стою, как мальчишка. А что дрейфлю, и сам не знаю. И чего мне без нее так паршиво?! Совсем что-то раскис, слизняк, а не парень. Встряхнулся, решил — баста! Сейчас отчитаю ее, чтоб в следующий раз вприпрыжку бежала. Со мной такие штучки не проходят. Такие номера пресекаю сразу, а чуть что — пока! Только меня и видели.

Я уж начал подбирать резкие словечки, смотрю — спешит моя толстушка. Подошла запыхавшаяся. Рот открыт, дышит часто:

— Прости, милый… Я бежала… От самой остановки.

Стою я остолбенелый. Она при свете-то вся в веснушках. Не волосы, а оранжевая грива. А глаза, как янтарь с крапинками. Красавица — другого слова нет, я чуть не ослеп от ее красоты. Не мог и подумать, что мне так подфартило. Ну, а фигура при свете еще пышнее, чем в темноте. Особенно известная часть тела. Смотрю я на нее, она на меня. Приветливо смотрит и нежно:

— Ах! — выдохнула. — А ты ж синеглазый! Синеглазый мой! — и чмокнула меня в щеку.

О чем фильм не помню, мне было не него, меня переполняли нешуточные чувства, я, можно сказать, второй раз втрескался в нее. Но раньше только и думал, как бы затащить ее в укромное местечко, а сейчас и просто сидеть с ней было приятно.

После фильма я предложил освежиться, выпить сухого.

— Как хочешь, милый.

Только разве в наши кабаки в воскресенье попадешь?! В общем, потыркались мы в две-три забегаловки и плюнули на это дело. Только я хотел заикнуться про лесок, на природе распить бутылку вина, как она пропела своим плывучим голосом:

— Знаешь что, милый? Если хочешь, давай купим вино и пойдем ко мне. Я живу с тетей, она тебе понравится.

Понравится! Надо видеть эту молодящуюся развалину с откляченным задом! Страхолюдина! В ярком цветастом платье, как клумба. Каждый тюльпанчик на платье с ведро. Таким цветочком убить можно. А имя! Элеонора Брониславовна. Умора! Я-то ее «ведьмой» прозвал. Водянистые глаза, ватный рот, и тоже грудастая. Наверно, раньше ее груди напоминали бастионы, а теперь болтались, как дыни в авоськах, то