управляющий процесс может получать информацию о состояниях другого процесса, изменять ее и возвращать с новыми значениями.

'И тут прокуратор подумал: 'О, боги мои! Я спрашиваю его о чем-то ненужном на суде… Мой ум не служит мне больше…' И опять померещилась ему чаша с темной жидкостью. 'Яду мне, яду!' И вновь он услышал голос: — Истина прежде всего в том, что у тебя болит голова, и болит так сильно, что ты малодушно помышляешь о смерти. Ты не только не в силах говорить со мной, но тебе трудно даже глядеть на меня. И сейчас я невольно являюсь твоим палачом, что меня огорчает. Ты не можешь даже и думать о чем-нибудь и мечтаешь только о том, чтобы пришла твоя собака, единствен

— ------------=

(105) Булгаков М. А. Мастер и Маргарита, — М, Современник, 1986. — С. 22.

— ------------=

ное, по-видимому, существо, к которому ты привязан. Но мучения твои сейчас кончатся, голова пройдет' (106).

Иешуа в процессе диалогического взаимодействия получил имя глобальной переменной из процесса Пилат, характеризующей физическое состояние прокуратора — головная боль. Иешуа изменил значение этой переменнои и передал его обратно в процесс Пилат. На языке взаимодействующих параллельных процессов это записывается так:

Процесс Иешуа ПРИНЯТЬ х из процесса Пилат; ГЕНЕРИРОВАТЬ текст приемки;

ИЗМЕНИТЬ х; ГЕНЕРИРОВАТЬ текст передачи; ПЕРЕДАТЬ х в процессе Пилат;

Процесс Пилат ГЕНЕРИРОВАТЬ текст передачи; ПЕРЕДАТЬ у в процесс Иешуа; ПРИНЯТЬ у из процесса Иешуа; ГЕНЕРИРОВАТЬ текст приемки;

Команды ПРИНЯТЬ и ПЕРЕДАТЬ — это парные команды, которые срабатывают одовременно, когда оба процесса приходят к выполнению этих команд; переменная х — принимающая переменная процесса Иешуа; у — переменная, характеризующая состояние прокуратора. Иешуа — управляющий процесс, так как он вносит изменения в процесс Пилат.

Как видим, для задания движения текста в диалоге достаточно после каждого получения информации возбуждать соответствующую семантическую сеть, извлекать из нее необходимые образы, оформлять их в виде предложений и передавать их обратно.

Интересны диалоги с программой, пишущей стихи Летящие слова. Возможен такой диалог.

— Тебе нравятся рыжие георгины? — Рыжие георгины, Очень. Ад. Грех. Героин, Героиня. Убийство. Крик. Смех. — Хватит, Ты мыслишь интересно, но ушла от ответа. — А что ты знаешь про любовь? — Любовь. Тревожные колокола. Дыханье, Смещенье. Кровь. Убийство Поэт. Талант. Любовь. Ошеломление. Боль. Мятежная кровь. Вода. Слезы. Смех. Лица. Пустота, Ложь. Любовь… — Хватит, хватит. Не продолжай. — Продолжение. Борьба. Итог — самосожжение. — Молодец. Извини, но я спешу.

— ------------=

(105) Там же-С. 20

— ------------=

И так далее (но если это кому-то нужно напишите мне yankosdol.ru)

В ЭТИХ ГРУСТНЫХ КРАЯХ…

ПСИХОЛИНГВИСТИКА рекурсии

Рекурсия вызывает определенный психолингвистичеческий эффект. Ее восприятие человеком всегда сопрождается чувством тревоги и даже, в отдельных случаях, страха и ужаса. Чем больше глубина рекурсивной вложенности, тем сильнее тревога.

В. Набоков в 'Защите Лужина' описывает трагическую гибель талантливого шахматиста, увидевшего в реальной жизни игру, повторявшую загадочную шахматную комбинацию.

'И вдруг радость пропала, и нахлынул на него мутный и тяжкий ужас. Как в живой игре на доске бывает, что неясно повторяется какая-нибудь загадочная комбинация, теоретически известная, — так намечалось в его теперешней жизни последовательное повторение известной ему схемы. И как только прошла первая радость — что вот он установил самый факт повторения, — как только он стал тщательно проверять свое открытие Лужин содрогнулся. Смутно любуясь и смутно ужасаясь, он прослеживал, как страшно, как изощренно, как гибко повторялись за это время, ход за ходом, образы его детства (и усадьба, и город, и школа и петербургская тетя), но еще не совсем понимал, чем это комбинационное повторение так для его души ужасно. Одно он живо чувствовал некоторую досаду, что так долго не замечал хитрого сочетания ходов, и теперь, вспоминая какую-нибудь мелочь — а их было так много, и иногда так искусно поданных, что почти скрывалось повторение, — Лужин негодовал на себя, что не спохватился, не взял инициативы, а в доверчивой слепоте позволил комбинации развиваться'. 'Тщательно и по возможности хладнокровно Лужин проверял уже сделанные против него ходы, но, как только он начинал гадать, какие формы примет дальнейшее повторение схемы его прошлого, ему становилось смутно и страшно, будто надвигалась на него с беспощадной точностью неизбежная и немыслимая беда'. 'Да и эти падения случались не по его вине, а являлись серией ходов в общей комбинации, которая искусно повторяла некую загадочную тему' (107).

Набоков описал наиболее характерные ощущения рекурсивного повторения схемы жизни. Поэт Г. Раевский (1897–1963) рекурсивным приемом выразил настроение отчаянной безысходности.

Мы — те, кто падает и стонет

И те, чье нынче торжество;

Мы — тот корабль, который тонет,

И тот, что потопил его.

Х. Л. Борхес часто писал об ужасе удвоения, который он с детства испытывал при заглядывании в большие зеркала. Он все время строил рекурсивные лабиринты.

'В эту ночь царь слышит из уст царицы свою собственную историю. Он слышит начало истории, которая включает в себя все остальные, а также — и это уже совершенно чудовищно — себя самое. Вполне ли ясны читателю неограниченные возмож

— ------------=

(107) Набоков Вл. Машенька. Заищита Лужина. Приглашение на казнь. Другие берега: (Фрагменты) Романы. — М.: Худож. лит.,- 1988. — С. 212, 213, 225, 229.

— ------------=

ности этой интерполяции и странная, с нею связанная опасность? А вдруг царица не перестанет рассказывать и навек недвижимому царю придется вновь и вновь слушать незавершенную историю 'Тысячи и одной ночи', бесконечно, циклически повторяющуюся.

И выдумки, на которые способна философия, бывают не менее фантастичны, чем в искусстве: Джосайя Ройс в первом томе своего труда 'The World and the Individual' (1899) сформулировал такую мысль: 'Вообразим себе, что какой-то участок земли в Англии идеально выровняли и картограф начертил на нем карту Англии. Его создание совершенно — нет такой детали на английской земле, даже самой мелкой, которая не отражена в карте, здесь повторено все. В этом случае подобная карта должна всключать в себя карту карты, которая должна включать в себя карту карты карты, и так до бесконечности'. Почему нас смущает, что карта включена в карту и тысяча и одна ночь в книгу о 'Тысяче и одной ночи'? Почему нас смущает, что Дон Кихот становится читателем 'Дон кихота', а Гамлет зрителем «Гамлета»? Кажется, я отыскал причину: подобные сдвиги внушают нам, что если вымышленные персонажи могут быть читателями или зрителями, то мы, по отношению к ним читатели или зрители, тоже, возможно, вымышлены. В 1833 году Карлейль заметил, что всемирная история — это бесконечная божественная книга, которую все люди пишут и читают и стараются понять и в которой тактике пишут их самих' (108).

Интересно, что математики при помощи компьютеров создали удивительные рекурсивные ландшафты, в которых любая сколь угодно малая окрестность устроена так же, как и вся поверхность. Блез Паскаль представлял природу как некоторую рекурсивную, везде повторяющуюся сферу. Ему принадлежит определение: 'Природа — это бесконечная сфера, центр которой везде, а окружность нигде'. В черновике сохранилась запись 'устрашающая сфера'. В современных фильмах ужасов часто появляются повторяющиеся вложенные образы: арки, зеркала мозаики, винтовые лестницы. Древние давали рекурсивные самоссылающиеся определения бога. Возможно, для того, чтобы не называть его истинного имени. По их представлениям, познавшего истинное имя бога ждет неминуемая, ужасная смерть. Его имя