посмотрел на себя в зеркало. Молодое энергичное лицо, волевой подбородок... Внешность уверенного в себе человека. Общее впечатление портит тревожность в глубине глаз, но кто будет присматриваться?

Он помнил каждое слово из отправленного накануне письма. Такие слова можно написать только поздно ночью. И лучше на трезвую голову. Так получается жестче и убедительнее, хотя все равно как-то жалостливо.

Хорошо, что никто не видел этого текста. Кроме нее.

Он не хотел ее переубедить. Он только молил о снисхождении. И напрасно. Или... А вдруг?..

Ратов резко отвернулся от зеркала и нажал заветную кнопку. Засветился экран.

Ответа не было.

– Как жизнь?

– Вопрос звучит неприлично. По нынешним-то временам.

– Понятно. Дела идут из рук вон... хорошо! – уверенно произнес Борис Павлович Бровин и рассмеялся своим фирменным смехом.

Смех может рассказать о человеке больше, чем медицинское и психологическое обследование. Подделать смех очень трудно – ехидные ухмылки или наигранный оптимизм вызывают брезгливость и недоверие.

Борис Павлович смеялся от души. Он чувствовал себя комфортно в многоцветном мире, жизненные силы били ключом. Борис Павлович привык к тому, что окружающие относились к нему с почтением, замешанным на вере в чудо. Знаменитый потомственный хирург, спасший тысячи жизней, Бровин заслуживал этого поклонения и знал, что заслуживает.

Он так и не успел обзавестись собственными детьми и любил своего племянника Игоря Ратова как сына, но считал его невезучим и недостаточно пробивным молодым человеком, не лишенным, конечно, определенных талантов. Только вот, считал Борис Павлович, применяет их Игорь неразумно.

Зачем было тратить столько времени на защиту никому не нужной диссертации? Ради ученой степени доктора наук? Да кому сейчас нужна эта степень? Или работать в Министерстве экономики, где Ратов, несмотря на молодость, успел дорасти до директора департамента, пока его победный марш к чиновничьим высотам не остановила очередная реорганизация и «перетряска кадров»? Лучше, если бы племянничек использовал свои знания, чтобы заработать кучу денег, а заодно поддержать отечественную медицину: скажем, клинику Бровина или перспективные научные исследования.

Конъюнктурные и продажные, по мнению Бориса Павловича, экономические изыскания и наукой-то назвать было нельзя. Чего стоят Нобелевские премии по экономике! Лауреаты исхитрились доказать невозможность мирового финансового кризиса. А когда кризис стал реальностью, никто даже не покаялся. Притихли на короткое время, а потом опять беззастенчиво стали советовать, как жить.

Но медицину Борис Павлович также считал не совсем точной наукой, полагая, что она занимает второе место после богословия. Слишком индивидуален человеческий организм. Конечно, имеются некие закономерности, но в сложных случаях решение подсказывает только интуиция, основанная на знаниях, опыте и творческом порыве.

Бровин резко оборвал раскатистый смех и строго спросил:

– На охоту поедешь?

– Охотиться сейчас не модно.

– Будут люди из Кремля. Меня предупредили: президент твою бумагу посмотрел и согласен. Получишь конкретное предложение.

– Лучше бы пригласили на рыбалку, – попытался пошутить Игорь.

– А это вряд ли! Никогда не знаешь, какую рыбку выловишь, а им нужна определенность. Кстати, можешь взять с собой Семенова – толстяку тоже пора проветриться.

Игорь кивнул. Его университетский друг Алексей Семенов весил больше ста килограммов и производил впечатление добродушного тяжелоатлета, коим и был в действительности. За габариты острые на язык сокурсники прозвали его Сиротой, хотя у него имелись вполне благополучные родители. Кликуху «Сирота» было принято произносить с иронией, подкрепляя округлыми движениями, показывающими нечто очень крупное и тяжелое.

Сирота был незаменим в студенческих стройотрядах. Его боялась шпана – за силу и просыпавшуюся в драках безрассудную смелость. К тому же он прекрасно готовил и охотно исполнял обязанности повара, а заодно и снабженца, следившего за тем, чтобы из студенческого пайка не пропал ни один грамм «рациона питания».

После университета Алексей благополучно устроился экономистом в один из крупнейших государственных банков. Работа считалась не особенно высокооплачиваемой и престижной. Однако Сирота был терпелив, не так уж амбициозен и в отличие от Ратова не менял места работы. Стабильно карабкаясь по служебной лестнице и не страдая от финансовых кризисов, которые по странному стечению обстоятельств усиливали государственные банки и разоряли их чересчур бойких конкурентов из частного сектора, он со временем стал членом правления, отвечающим за обслуживание крупных корпоративных клиентов.

Борис Павлович не без оснований полагал, что в скором времени Семенов займет кресло президента какого-либо банка из первой десятки или директора солидного предприятия. К счастью, многообещающая карьера не испортила характера Сироты и не прибавила ему апломба.

– Чего кривишься? Поедешь или нет? – уже более требовательно спросил Борис Павлович несговорчивого племянника.

– Поеду, с Алексеем.

– Очень хорошо. Сирота – классный парень. Стрелять-то он умеет? Ну и замечательно. И девушек симпатичных прихватите, – покривил душой Борис Павлович. Он совсем не хотел, чтобы женское присутствие портило охоту, однако лишний раз напомнил племяннику, что пора «вить гнездо».

Игорь усмехнулся – от дяди не отвяжешься.

– Чего усмехаешься? Ружье можешь не брать. У меня целая коллекция, – напомнил дядя.

Вернувшись поздно вечером в пустую квартиру, он вновь просмотрел электронную почту. Марина не ответила.

Игорь бросил пиджак на диван. Плеснул в стакан немного виски, выпил одним глотком. Напиток обжег гортань. Глаза сухо заблестели. Есть не хотелось. Он быстро набрал письмо, не размышляя над содержанием. Писал о том, что наболело и теперь рвалось на бумагу.

В этот вечер Ратов напился, чего с ним уже давно не случалось.

Утром он машинально заглянул в почту и прочитал:

«Лучше бы не ответила. Хотя бы оставалась надежда», – подумал Игорь.