мало уделяли внимания своей внешности, любили подхлестнуть фантазию большими дозами спиртного и покуривали травку.

– Ты посмотри на них! – возмущалась Эрика, университетская подруга Валерии. – Тебе хочется всю жизнь видеть в своей постели этих уродов? И мне не хочется. Кто сейчас хочет создавать семью и заводить детей? Правильно. Сторонники однополой любви. А остальные? Нет, я не могу! Это настоящий кризис.

– Неужели тебя не устраивает Марк? Будь довольна и выходи замуж. Нарожаешь кучу ребятишек. Чего ты ждешь? Ты с ним живешь уже три года, – возражала Валерия.

– Марк? Он хороший парень, но замуж за него я не пойду. Я не могу понижать планку, – отрезала Эрика и энергично взмахнула коротко остриженной головой.

Она хотела сделать карьеру и рассчитывала на выгодный во всех отношениях брак. В отличие от подруги Валерия надеялась только на себя, но сверстники были ей неинтересны. Привлекали более зрелые, состоявшиеся мужчины, что делало ситуацию почти безвыходной.

Как правило, потенциальные кандидаты были уже женаты, обременены семьей и рассматривали Валерию только в роли красивой молодой любовницы, не более того.

«А чем я отличаюсь от Эрики? – самокритично размышляла Валерия. – Ведь я тоже не хочу понижать планку. Только ей нужен богатый и влиятельный жених, а мне просто интересный человек. Ах, как благородно! Дура лицемерная! Скажи уж прямо, что в жизни эти качества обычно совпадают».

Соглашаться с предположением о собственном лицемерии Валерии категорически не хотелось. Она возмущенно напоминала себе, что социальное положение мужчины ее не интересует. Главное – чтобы он был умным, надежным, интеллектуально развитым, ну и конечно, следил за собой.

Однако попытки представить себе подобный экземпляр неизбежно возвращали ее к логике рассуждений прагматичной Эрики. Валерия не хотела все сводить к холодному прагматизму, но ее романтическое восприятие действительности было уже изрядно подпорчено образованием и привычкой к хорошей жизни. Чтобы попасть в категорию «интересных», мужчине требовалось не только умение складно говорить и прилично выглядеть, а иметь еще массу достоинств. Всего не перечислишь.

Этот список «пожеланий» все время увеличивался по мере того, как взрослела сама Валерия.

И вдруг все мучения прекратились в одно мгновение, когда она встретила Клауса Зоннера, известного журналиста, ставшего не менее удачливым кинорежиссером-документалистом.

Казалось, он по всем статьям подходит Валерии, отвечает ее вкусам и тайным желаниям.

Умница, талантище! Не женат, вернее – разведен. Кажется, пять или шесть раз.

Всегда проявлял редкое благородство – уходил от очередной подруги жизни с одним чемоданом и начинал с нуля. Неудивительно, что со всеми бывшими женами он сохранил прекрасные дружеские отношения.

Добрый и порядочный. Но не очень везучий. Обольститель, умеющий быть поочередно ангелом и маскарадным чудовищем, за маской которого угадывалась добрая улыбка усталого и снисходительного к чужим слабостям человека.

Фантастическая встреча!

Валерия влюбилась, как школьница в преподавателя, и вообще утратила способность трезво оценивать происходящее. Эта сказка продолжалась четыре года. А потом Клаус ушел, объяснив, что отношения исчерпали себя и им нужно отдохнуть друг от друга. Он был прав. Наверняка прав.

Наступила черная полоса. Валерия чуть было на подсела на наркотики и спасалась только работой.

Подруги раздражали. Собаки гадили на улицах. Воздух был пропитан бензином, а сердце – горечью и разочарованием. Она знала, что вечно так продолжаться не может.

Встреча с Питером не могла быть случайностью. Таких случайностей не бывает. Она знала, что это вот-вот произойдет.

«А вдруг я сама себя обманываю? Я его совершенно не знаю», – еще раз подумала Валерия, засыпая. Она уже не могла заниматься любовью.

Это было выше ее сил.

«Неужели я влюбился? – Питер Штайнер лежал с раскрытыми глазами, поглаживая обнаженные плечи спящей Валерии. – Разве это еще возможно? Удивительно!»

Ему было очень хорошо.

Гостиница выходила окнами на мюнхенский собор Святой Богоматери – самое высокое сооружение в центре города, построенное в готическом стиле и украшенное часами. «Мюнхенский Биг-Бен».

Традиционные баварские луковицы купола поблескивали в темноте, подсвеченные с прилегающих крыш домов.

«Скоро будет рассвет. А что дальше?»

Тот самый разговор с отцом состоялся ровно двадцать пять лет тому назад, когда он только что окончил университет и подбирал первое место работы. Мечтал стать журналистом, много путешествовать. По совету отца занялся изучением не только международных отношений, экономики и журналистики, но и восточными языками, неплохо овладел хинди, урду, фарси.

Занятно, что разговор состоялся совсем недалеко от этой гостиницы. Тогда у них была большая квартира совсем рядом с главной мюнхенской площадью Мариенплац.

Питер любил прогуливаться мимо Старой ратуши, бродить по переулкам и часто заходил в книжные лавки. По традиции он дарил отцу на день рождения и на Рождество старинные гравюры.

Отец умер десять лет тому назад. Как говорят американцы, «присоединился к большинству». Он прожил почти девяносто лет и доказал, что это не так уж много для настоящего мужчины. Был в отличной физической форме, несмотря на ранения, полученные во время войны. Сильный, красивый человек. Прекрасная генетика.

Жаль! Он очень любил отца.

Но как трудно было понять друг друга, когда произошло то самое признание! Для Питера откровения отца были шоком, потрясением. Этого просто не могло быть, невозможно было себе представить. По крайней мере в первые минуты разговора.

«Отец, зачем тебе все это?» – так, кажется, он спросил отца.

Франц Штайнер говорил очень долго. Все доводы были тщательно продуманы и взвешены.

Но Питер мог бы привести другие аргументы, совершенно противоположные. Они также были бы убедительными и даже бесспорными.

«Зачем тебе все это, отец?» – все последующие годы он вновь и вновь задавал этот вопрос, хотя было бы правильнее спросить об этом себя самого.

Ведь он согласился, принял невозможное, немыслимое, абсурдное на первый взгляд предложение. Его убедили даже не аргументы, а голос отца, выражение его глаз, магическая сила, которая исходила от его слов. Все доводы были вторичны. Разве в них дело? А в чем?

Теперь Питер точно знал, почему он согласился, и наконец-то понял логику размышлений своего отца.

«Я сотрудник германской разведки, но я работаю на Россию и хочу, чтобы ты также помогал моей второй родине. Все, что хорошо для России, полезно и для Германии», – сказал он тогда ошарашенному Питеру.

Отец знал, что эта работа даст Питеру новый смысл жизни, спасет от разочарований и безверия, которые будут его неизбежными спутниками. Так было и в его собственной жизни, о которой он иногда рассказывал Питеру. Потрясения, которые он пережил в годы войны и поражения Германии, были излечены его тайной, второй жизнью.

Разве люди стали лучше за эти годы, а мир проще? Никоим образом. И отец оказался прав.

Питер осторожно освободился от руки Валерии, встал и, запахнувшись халатом, сел в кресло. Он разглядывал разметавшиеся волосы Валерии.

«Конечно, я не скажу ей ничего о своей подлинной жизни. Возможно, она никогда об этом и не узнает. А вдруг все раскроется? Никогда нельзя исключать провала. В конце концов, меня могут просто убить. Но погибнуть можно где угодно – собьет машина, ударит молния, да мало ли? Те, кто боится всего на свете, гибнут, как правило, первыми. Я никогда не сделал ничего плохого. За что Богу меня наказывать?»

Где-то глубоко внутри Питер чувствовал зудящую тревогу: «Имею ли я право любить человека и одновременно его обманывать? Когда мы будем жить вместе, – если это действительно произойдет, – она