Открытие театрального фестиваля превзошло все ожидания. Казалось, что своим участием в этом празднике интеллигенция бросала вызов военным и их нелепому чрезвычайному положению. Судя по раскрасневшимся лицам, запрет на спиртное обходили весьма успешно.

– Не хотите освежиться? – предложил Питеру знакомый предприниматель. – Подниметесь на пятый этаж, второй номер справа по коридору. Хозяин гостиницы сказал мне, что там наливают. В обстановке строгой секретности. Этот номер обошелся ему дороже, чем все угощение на первом этаже.

Судя по тому, что внизу столы ломились от вкусностей, которые щедро выкладывали на большие тарелки официанты в белых смокингах, хозяин гостиницы выставил для особо избранных самые дорогие импортные напитки.

– Э-э-э… я дал один евро пятьдесят сантимов, и все проблемы были решены, – услышал Питер за спиной самодовольный голос с явным французским акцентом.

«Какой-то французский жмот. Они уверены, что за полтора евро здесь можно решить любую проблему», – раздраженно подумал Питер и уже взял Валерию под руку, чтобы пройти в глубь зала, но ему помешали.

– Герр Штайнер, мой друг! – Француз театрально раскинул руки, имитируя при этом характерный немецкий выговор.

Питер обернулся и узнал его.

– Мсье Ален Дюпре! Рад тебя видеть, старина! Столько лет прошло! – И так же театрально добавил: – Приветствую вас, господин президент!

– Бонсуар, мсье генеральный директор! – тут же ответил Дюпре, подхватив шутку, которой они обменивались каждый раз при встрече.

Приветствие всегда было одним и тем же. Только иногда они менялись местами. Питеру доставалась роль то президента, то генерального директора, в зависимости от изменчивого настроения француза.

Когда Дюпре чувствовал душевный подъем, он наделял Питера званием «господин президент», а в моменты депрессии, мизантропии и раздражения понижал его статус до «генерального директора». Сейчас настроение было на высшей отметке.

Питер с удовольствием представил Дюпре Валерии и, взяв француза под локоток и извинившись перед своей спутницей, на несколько минут отвел его в сторонку.

– Ха-ха, наши немецкие друзья! – с тевтонским акцентом, но сильно в нос прогоготал по-гусиному развеселившийся Дюпре.

Питер деликатно рассмеялся, отдавая дань ностальгическому настроению своего приятеля, корреспондента известной французской газеты и по совместительству сотрудника Службы внешней разведки Франции.

Дюпре передразнивал немцев неспроста. Только Питер знал, в чем тут дело.

В свое время, когда Франция резко развернулась к созданию стратегического союза с Германией, в Париже появилась закрытая инструкция, требующая от французских дипломатов обязательно использовать выражение «наши немецкие друзья» в беседах с представителями других стран. Это предписание казалось Дюпре верхом чиновничьего тупоумия, и он в минуту пьяного откровения рассказал о нем Питеру.

Потом они еще не раз вспоминали об этом негласном требовании, и когда Дюпре хотел поддеть Штайнера, он то и дело ерничал в разговоре: «Наши немецкие друзья», или, что намного хуже: «Наши друзья боши», а потом нередко добавлял не совсем цензурное слово.

– Какими судьбами? – Наконец Штайнеру удалось вставить слово.

– Ездил в Пешавар. Помнишь, там есть рынок для караванщиков, который называется «Базар болтунов»?

– Самое подходящее для нас место, – заметил Штайнер. – Давно не был в Пешаваре.

– Там нечего делать. Раньше это был кладезь информации. Помню, как во время войны с «шурави» я зимой первый раз пересек границу с Афганистаном, чтобы встретиться с полевыми командирами. Даже не подозревал, что возможен такой холод. Надел на себя три свитера и две рубашки. Промерз так, что чуть не умер.

– Рекомендую в таких случаях овчинный полушубок.

– Кто же знал! Больше туда зимой я не ездил. А сейчас там вообще нечего делать. Никто информацией не делится. Когда поддерживали моджахедов и давали им оружие, были желанными гостями. А сейчас мы им не нужны. Еле выбрался.

– Зачем ездил, Ален?

– Ты неделикатный, Питер. А может, я не хочу об этом рассказывать?

– Не хочешь – не рассказывай.

– Ладно. Надеюсь на взаимность. И по старой дружбе, – спохватился Дюпре, не желая показаться чересчур прагматичным. – Мы ожидаем, что американцы перебросят в Пакистан крупные воинские соединения. Нужно понять, встретят они серьезное сопротивление или все пройдет относительно гладко. От этого будет зависеть позиция Франции. Да и Германии, как я полагаю, нэс па*?

– Европа вряд ли поддержит ввод американских войск, – согласился Питер. – Новый военный очаг. Немцы будут против.

– Кстати, о немцах. У тебя очень красивая спутница.

– Моя невеста.

– Поздравляю. Меня можешь не опасаться, – предупредил Дюпре.

– А я и не опасаюсь.

– И правильно. Высокая, белокурая, статная. Не мой стиль, – важно сказал низенький и юркий Дюпре. – Я люблю азиатских женщин. Миниатюрных.

– У них слишком короткие ноги.

– Не имеет значения, – запальчиво возразил Дюпре. – Они меня возбуждают. Раскосые глаза, приподнятые скулы и обязательно маленькая попка.

– Тогда тебе не повезло. В Пакистане ты свой идеал не найдешь.

– Напрасно так думаете, господин президент. – И снова заговорил серьезно: – Почему американцы хотят ввести войска?

– Для борьбы с терроризмом. Если верить их заявлениям.

– И для этого тоже, но есть и другая цель, – не удержался и все же проявил осведомленность тщеславный Дюпре. – Они хотят взять под контроль провинцию Белуджистан, чтобы сорвать строительство китайской военной базы в порту Гвалар. Но, поскольку у «америкосов» ни черта не выйдет, мне