Сначала все шло как по маслу: компания действительно получила вожделенные заказы. Однако далее произошло непредвиденное. Как мыльный пузырь лопнул банк, принадлежавший предприимчивым строителям. Для покрытия долгов они были вынуждены отказаться от подрядов и даже стали распродавать недвижимость в Великобритании и других странах. Благоразумно приобретенные Бартоном акции превратились в никчемные бумажки.
По кредитам, распухшим от процентов, расплачиваться было нечем. Долги росли, как грибы-мутанты в зоне, пораженной ядерным излучением.
Обезумевший от горя Бартон не знал, как выкрутиться из этой щекотливой ситуации, и был недалек от самоубийства.
Спасение пришло в виде симпатичного бизнесмена, который чем-то, кажется, торговал в восточных странах – то ли продавал, то ли собирался купить. В детали Бартон влезать не стал. Не было настроения.
«Инвестор» был готов помочь Бартону материально в обмен на документы, которые тот ксерил в канцелярии премьер-министра для рассылки в заинтересованные ведомства.
Проявив редкую для него догадливость, Бартон понял, на что намекает его новый знакомый, и без малейших угрызений совести пошел на сделку: документы в обмен на погашение его долгов.
«Так этого захотели высшие силы. Благодарю тебя, Господи, что внял моим молитвам!»
Лучше его оправдания, чем ссылка на божественный промысел, придумать было невозможно. К тому же это льстило и самому Бартону. Из мелкого жулика, крадущего у своего хозяина документы или серебряные ложки – какая разница! – он превратился в человека, которого высшие силы выделили из общей массы как достойного помощи и спасения.
Единственное сомнение состояло в том, что Бартон не мог до конца понять, а что же привлекло его нового знакомого в передаваемых бумагах. Речь шла о материалах, посвященных международному сотрудничеству против терроризма. В основном это были обзоры прессы разных стран о деятельности «Аль-Кайеды» и других известных своей вредоносностью экстремистских организаций, поступающие из Форин-офиса.
Британские посольства аккуратно «шерстили» сообщения СМИ по всему миру и пересылали их в Лондон. Выглядели эти документы солидно – на бланках министерства иностранных дел и даже с грифами «секретно». Однако их конфиденциальность этими «архитектурными излишествами» и ограничивалась, что было ясно даже Бартону с его сомнительным образованием.
Впрочем, в эту казуистику углубляться он не хотел. Где-то в глубине души Бартон допускал, что, несмотря на божественное покровительство, эта история может закончиться для него полным и неприятным разоблачением. Но тут же успокаивал себя тем, что в тюрьму за хищение обзоров прессы из канцелярии премьер-министра его вряд ли посадят.
А что касается увольнения, то ничего страшного! Переживали и более серьезные неприятности.
В прелестное солнечное утро Бартон, как обычно по воскресеньям, сел на поезд, отправляющийся с вокзала Ватерлоо в графство Суррей на юго-востоке. Там он должен был выйти на перрон станции, пересечь привокзальную площадь и пройти по нескольким переулкам – обязательно в порядке, который указал ему его знакомый, – а затем устроиться на террасе кафе.
Его благодетель появится спустя минут десять. Они выпьют пива, и Бартон передаст очередную партию «макулатуры», за которую получит приличные деньги.
Прекрасно и, главное, полезно проведя время, он в благодушном расположении духа отправится обратно в Лондон. Будет еще время посмотреть футбольный матч по телевидению. Как все истинные патриоты, он болел за «Челси».
Хотелось бы, конечно, чтобы встречи проходили где-нибудь поближе, но вечно занятый коммерсант объяснял, что его офис и дом находятся недалеко от станции, а выбираться в Лондон приходится все реже. Оно и понятно – экономический кризис. Забот много.
Бартон уже собирался выйти из вагона на знакомой станции, как вдруг сзади возникла неприятная толчея. Толстая тетка с противно ревущим ребенком больно задела его своей огромной сумкой и вдобавок кому-то наступила на ногу.
Его также толкнули в спину. Бартон мог бы обернуться и сделать замечание, но вместо этого брезгливо повернулся спиной и с достоинством направился к выходу. Он не любил бесцеремонных людей.
Выйдя на перрон, Бартон глубоко вдохнул полной грудью. Даже здесь, на перроне, воздух был намного чище, чем в Лондоне.
С удовольствием прогулявшись по твердо установленному маршруту и насладившись безмятежностью провинциальных улочек, Бартон с достоинством уселся в кресло на террасе кафе и сразу же заказал кружку пенистого холодного пива. Он сделал два глубоких глотка и отправил в рот хрустящие чипсы с сыром. А потом еще раз отхлебнул – уже побольше, – чтобы почувствовать приятное щекотание пузырьков и аромат пива.
Блаженно зажмурившись, посидел несколько минут и пододвинул поближе портфельчик из черной синтетической ткани, с которым обычно ездил на эти встречи. Скоро должен был появиться любознательный коммерсант-востоковед.
Молния у портфеля оказалась расстегнутой. Отругав себя за неряшливость, Бартон взял портфельчик в руки, ощутив его необычную легковесность.
Внутри пакета с документами не было!
Коммерсант, любитель обзоров прессы, так и не появился. Очарование августовского утра сменилось палящей жарой.
Бартон надеялся, что забыл пакет на столе в крошечной гостиной лондонской квартиры, хотя отчетливо помнил, как сунул документы внутрь портфеля.
Чуда не произошло. Стол в гостиной был пуст.
Не раздеваясь и не помыв руки после поездки, Бартон открыл бар и прямо из горлышка выпил теплого виски. В животе забурчало. Лоб покрылся липким потом.
Становилось душно. Кондиционера в квартирке Бартона не было, и разогретый воздух повис слоями, как дым от сгоревшего дома в безветренную погоду. Осторожно, чтобы не потревожить разболевшуюся голову, он доплелся до дивана и заснул.
Совершенно разбитый и отупевший от мерзкой смеси пива и виски, Бартон проснулся поздно – перед последним выпуском новостей.
Хотелось есть. Он поджарил в тостере два кусочка хлеба и сделал себе сандвич с сыром и листочком зеленого салата. Немного поразмыслив, втиснул между салатом и хлебом тонкую пластинку сырокопченого бекона с перцем.
Улыбчивый диктор вечерней программы новостей внимательно посмотрел на заледеневшего от ужаса Бартона и, кажется, даже погрозил ему пальцем.
– Не собираюсь отдуваться за других. Если у кого-то появится желание упрятать меня в тюрьму, я не постесняюсь назвать всех этих людей. Мне не важно, какой пост они занимают. Пусть знают – я ничего не боюсь!
Испуганные глазенки и торчащие в разные стороны немытые волосы опровергали это смелое утверждение.