по ложбине наутёк.

Обычно волки живут стаями и в определённом месте. У них свои тропы, свои «охотничьи угодья». Серый ничего этого не знал, он был бродячим волком, охотился где придётся и ночевал, где ночь застанет. За годы, пока шла война, Серый исколесил множество лесов, пересекал луга, переплывал реки. Много раз Серый заходил в пустынные сожжённые деревни, где торчали одни прокопчённые печи. В этих деревнях он встречал одичавших дворняг и кошек. При появлении Серого они сразу забивались в разные дыры и закутки. Серый искал людей. Он уже старел, уже уставал от длительных переходов в поисках добычи, уже не мог догнать зайца, поймать притаившуюся в траве птицу. Только и оставалось ему питаться мелкими грызунами, утиными яйцами и рыбёшками, которые он находил на речных отмелях. Серый знал — стоит ему встретить людей, как его сразу накормят, погладят, утешат.

Часто Серый видел сны: к нему подходит улыбающаяся Люба. «Где же ты так долго пропадал, Серый?» — спрашивает его, наклоняется, и гладит, и достаёт из кармана пряник.

Как-то Серый брёл вдоль реки и вдруг за излучиной открылся мост, по которому проезжали машины. Взобравшись по песчаной круче, Серый вышел на шоссе и увидел вдалеке высокие белокаменные дома. Серый не знал, что подошёл к большому городу, он только уловил далёкий запах человеческого жилья.

Его заметили сразу, как только он подошёл к окраине города. Местные собаки сбились в кучу и трусливо, издалека, стали его облаивать. Одни прохожие с воплями бросились в подъезды, другие, остановившись, заголосили:

— Волк, точно! Вызовите милицию! Его надо пристрелить!

А он прижался к фонарному столбу, устало и радостно смотрел на людей, ждал, когда его приютят и покормят.

— Он, видно, старый и больной, — сказал один мужчина с сумкой. — И бока совсем ввалились, видно, голодный.

Мужчина достал из сумки батон хлеба, отломил кусок, бросил Серому и пошёл по улице. Серый проглотил хлеб и побрёл за мужчиной. Заметив, что волк идёт за ним, мужчина остановился и сказал в раздумье:

— В зоопарк тебя отвести, что ли?! — Он бросил Серому ещё один кусок и сказал: — Пошли!

…Так, спустя много лет, Серый снова очутился в клетке. Снова у него была крыша над головой, снова его кормили, снова он был среди людей.

И так случилось, что однажды в этом городе побывала Люба. После войны она вернулась в свой городок и стала работать на восстановленной кастрюльной фабрике. Она уже стала взрослой, у неё уже был сын. И вот однажды они с сыном приехали в большой город и зашли в зоопарк.

Они ходили по зоопарку, и Люба рассказывала сыну о зоосаде, который был в их городке до войны, о Сером… Когда они очутились около клетки спящего Серого и увидели старое животное с облезлой, протёртой шерстью, Люба сказала:

— Надо же, так похож на моего Серого. Только мой был молодой, а этот совсем старый.

Услышав свою кличку, Серый приподнялся. Что-то очень далёкое, полузабытое, но родное послышалось ему в голосе женщины, которая стояла перед клеткой и держала за руку малыша. Серый всмотрелся, принюхался и внезапно уловил запах, который отлично знал с детства и помнил всю жизнь. Радостно заскулив, он подбежал к решётке.

— Совсем такой, как мой Серый, — вздохнула Люба, и они с сыном отошли.

А Серый протяжно завыл и в отчаянии заметался по клетке.

Отец купил мне хомяка, когда я заканчивал школу. Принёс зверька домой, пустил под стол, а мне ничего не сказал. Вечером я сел делать уроки, вдруг слышу — в углу кто-то шуршит. «Неужели, — думаю, — у нас мыши завелись?» Потом смотрю — занавеска зашевелилась и по ней прямо на мой стол влез пушистый зверёк. Розовато-серый, щекастый, с глазами-бусинками. Увидев меня, зверёк очень удивился, встал на задние лапы и замер. Так мы и смотрели друг на друга, пока за спиной я не услышал голос отца:

— Ну как, хорош Плутик?

— Хорош, — сказал я. — Но почему Плутик?

— Он мало того что прогрыз карман моего пальто, ещё и в подкладку спрятал деньги. Плут, не иначе.

Я поместил Плутика в клетку для птиц. Внутри клетки привязал пластмассовую трубку наподобие градусника, налил в неё воды; рядом положил морковь, яблоко, насыпал семечки, орешки, а в углу устроил подстилку из ваты. Но Плутику этого показалось мало. Он натаскал в клетку газет, долго комкал их, укладывая на вату. Потом залез под них и проверил — удобная ли получилась спальня? Видимо, он остался доволен своей работой, потому что стал запихивать орехи и семечки за щёки и относить под газеты.

Клетку я поставил на стол и оставил открытой, чтобы Плутик мог спокойно разгуливать по комнате. У него был излюбленный маршрут: из клетки он подбегал к креслу, которое стояло у стола, спускался по нему на пол и бежал вдоль плинтуса до занавески. По ней карабкался на стол и снова входил в клетку. Всё, что ему попадалось по пути, он тащил в клетку.

Однажды Плутик нашёл на полу линейку. Это была для него слишком тяжёлая вещь, но всё-таки он полез с ней по занавеске. И для чего она ему понадобилась — непонятно. Ну не измерять же своё жилище?! Скорее, по привычке — он был запасливый, хозяйственный.

Он уже был у края стола, как вдруг сорвался и шлёпнулся на пол. Подняв Плутика, я увидел, что у него на задней лапе сильно содрана кожа и перелом.

Прибежал в ветеринарную лечебницу, а там полно народа: кто с собакой, кто с кошкой, а одна женщина даже с петухом. Долго я ждал своей очереди. Наконец из комнаты вышел небритый парень в халате. «А у тебя кто?» спросил.

Я достал из-за пазухи Плутика.

— Это что ещё за мышь? — поморщился парень.

— Это хомяк, — пояснил я. — Он упал и сломал лапу.

— Да выкинь ты его. Купи другого. — Парень вытаращил глаза и посмотрел на меня, как на чудака.

— Как это выкинь?! — возмутился я. — Он же мой друг!

— Ну сиди, жди очереди, — усмехнулся парень. — Пусть врач посмотрит. Я-то что, моё дело маленькое. Я санитар.

Когда мы с Плутиком вошли в кабинет, парень сказал врачу:

— Вот хомяка принёс. У него лапа сломана. Надо отрезать.

— Не отрезать, а ампутировать, — поправил врач и обратился ко мне: Ну-ка покажи своего бедолагу.

Осмотрев Плутика, врач сказал:

— Да, придётся ампутировать. Но ты не огорчайся, ему ведь не надо прыгать. А ходить он и так сможет.

Так и стал Плутик инвалидом. Его рана быстро затянулась, и уже на третий день он гулял по своему маршруту, только теперь постукивая культей. И по этому стуку я всегда знал, где он находится.

Днём, когда я был в школе, Плутик чаще всего спал, а вечером, когда я садился за уроки, начинал шебуршить в клетке, обходить «петлю», как я называл его маршрут. Потом хозяйствовал в клетке. Он занимался своими делами, я своими. Случалось, мне не хотелось делать уроки, и я подолгу наблюдал за Плутиком. А он без устали, деловито всё что-то перекладывал, прятал, прикрывал газетами, приводил свой внешний вид в порядок. Я смотрел на него, и мне становилось стыдно за своё лентяйство. Плутик как-то заражал меня трудолюбием.

Мы с Плутиком всё сильнее привязывались друг к другу. После школы я уже не засиживался у приятелей, как раньше, а спешил домой. И Плутик скучал по мне. Отец говорил:

— Когда тебя нет дома, Плутик не выходит из клетки и ничего не ест.