– А чего они вдруг?

Оказалось, что в село Советское прорвался из Чечни отряд боевиков, чтобы отвлечь на себя внимание осаждавших. Бой продолжался долго, но Нагибину не удалось попасть туда, поэтому он питался только слухами.

– Сиди здесь, – ворчал на него собровец, гревший руки над углями. – Ты уж и без того набегался. Неаккуратно ведёшь себя. Можешь запросто пулю поймать.

– А чего мне делать тут, если я не могу работать? – посетовал Алексей.

– На твой век работы хватит, – зло ответил собровец и поправил лежавший на коленях автомат. – Нам эти черножопые ещё немало крови попортят.

– Я сюда не отдыхать приехал.

– Слушай, с тобой и так хватает головной боли. То там высунешься, то здесь. Мы своё дело должны делать, а не за тобой приглядывать.

Алексей промолчал.

Поднявшись, он задумчиво оглядел степь. Покрытая высокой жёлтой травой, она была слегка заметена снегом. Вдали темнела полоса леса. Странно, но Алексею всегда нравились такие пейзажи, а торчавшую из снега траву он любил особенно. В этих пейзажах чувствовалась какая-то нетронутость. Даже маячившие в тумане орудия, танки и грузовые автомашины не портили ощущения первозданности. Наверное, причина крылась в окружающем просторе. Небо тянулось бесконечно далеко, равнина дышала холодом.

Ближе к вечеру ещё один отряд боевиков вклинился между сёлами Советское и Теречное, опять звучала долгая и ожесточённая стрельба. Загрохотали орудия, свирепо взвыли реактивные миномёты, разрезая тускнеющий небосвод огненными нитями.

К ночи просочились слухи, что военные понесли серьёзные потери.

– А чего ещё ждать, коли у нас вся задница без прикрытия? – пронзительно ругался кто-то, густо приправляя свою речь матерными словами.

Неожиданно со стороны Первомайского раздались выстрелы.

– Всё! – с ожесточением воскликнул кто-то. – На прорыв пошли гады! Теперь уж недолго осталось…

Под взвившимися в небо осветительными ракетами открылась, словно в праздничном свете фейерверков, неожиданная картина: по полю из Первомайского быстрым шагом, почти бегом, наступали обвешанные пулемётными лентами и стрелявшие из автоматов и пулемётов люди. Они шли во весь рост, не скрываясь, некоторые стреляли сразу из двух автоматов. Они что-то кричали, выпучив глаза, но за грохотом выстрелов голоса не слышались.

– Чего это они? – прошептал Алексей. – В полный рост идут! Не боятся!

– Обкурились и обезболивающих средств наглотались. А ну ложись! Чего башку выставил!

Далёкие фигуры шли вперёд, некоторые шатались, видимо, раненные, затем падали лицом вниз, продолжая при этом давить на спусковой крючок.

– Эх, сейчас бы вертолёты поднять! Ну куда наше хреновое командование смотрит? Ведь самое время эту банду в пепел превратить. На открытом же пространстве они!

Нагибин, забыв об осторожности, выпрыгнул из оврага и помчался, держа в одной руке тяжёлую телекамеру.

В таких условиях снимать было бессмысленно, но что-то внутри гнало его к месту боя, какое-то дикое отчаянье. Ему казалось, что его присутствие поможет, что накопившаяся внутри энергия чудесным образом выплеснется наружу и окажет поддержку спецназовцам. Спотыкаясь, он мчался по бугристой земле туда, где свистели пули. Он бежал, боясь не успеть…

Тимур Тамаев опустил винтовку с оптическим прицелом. «Надо отступать… В этом направлении никто не пробьётся. Салман наверняка двинет в противоположную сторону…» Прищурившись, он продолжал смотреть в степь, быстро погружавшуюся во тьму. Осветительные ракеты угасали, очертания далёких фигур растворялись в мутной ночной бездне…

Нагибина он заметил во время атаки федералов на Первомайское. Впрочем, увидев знакомое лицо, Тамаев не сразу сумел увязать его с тем оператором, который работал в клубе Кочерги. Но затем, во время затишья, облик Алексея отчётливо прорисовался в памяти Тимура.

– Да, это он! – пробормотал Тамаев. – Только что он здесь делает? Со спецназовцами приехал? Может, и сам один из них? А почему бы нет? Если так, то получается, что у Кочерги он работал не случайно… Ах сука ментовская! Грохну, если повезёт поймать его в прицел…

Когда боевики пошли на прорыв, Тимур не спешил присоединиться к ринувшейся в поле части отряда. Он понимал, что в этом направлении военных было чересчур много и что Салман Радуев попытается вырваться в другом месте. Тамаев ждал, устроившись в хорошо оборудованном снайперском логове, и наблюдал за сражением сквозь оптический прицел. Он не ожидал снова увидеть Алексея Нагибина, он уже успел забыть о нём, и едва тот вынырнул из высокой жёлтой травы на освещён-ное пространство, Тимур вздрогнул от неожиданности.

Нагибин был единственной мишенью на обозреваемом участке степи, спецназовцы залегли и не пытались подняться из оврагов. Нагибин бежал на наступавших боевиков, словно лишившись рассудка. Он спотыкался, немного прихрамывал, в согнутой правой руке держал телекамеру, в объективе которой то и дело отражались вспышки выстрелов.

– Вот и наш славный оператор…

Тимур тщательно прицелился и надавил на спусковой крючок. В ярком свете ракет было хорошо видно, как на лице Алексея появилось недоумение. Нагибин качнулся, но не остановился – замедлив бег, всё-таки продолжал двигаться вперёд.

– Шайтан… – прошептал Тимур. – Жаль вторую пулю тратить на тебя, но ведь сейчас ракеты затухнут, потеряю…

И он выстрелил ещё раз. Алексей опрокинулся…

– Хорошо…

Тимур опустил винтовку.

«Пора уходить… Самое время убраться отсюда… Надо найти Салмана…»

Тамаев выполз из своего укрытия и уже в опустившейся темноте побежал, чуть пригнувшись, вдоль поваленного забора. По стене дома вжикнули пули, шумно посыпалась штукатурка, зазвенело стекло. Тимур перебросил винтовку в другую руку и бросил быстрый взгляд в непроглядную тьму заснеженной равнины. Вдали мелькали вспышки выстрелов, тарахтели автоматы и пулемёты. Но шум дыхания и шагов казался Тимуру гораздо громче звуков нескончаемой перестрелки.

Он почти добежал до поворота, когда по телу несколько раз ударило сзади – сначала в плечо, потом в бок, а затем в ногу. Тимур упал лицом вниз и выронил оружие.

Он хотел дотянуться до винтовки, но не смог шевельнуть даже пальцами.

«Что это? Неужто конец? Вот такой нелепый?.. Не может быть… Это же в спину… Так нельзя… Мне так нельзя… Я должен быть лицом к ним… Обязательно лицом…»

Он стал задыхаться, чувствуя, как воздух в его груди стремительно закипал и делался раскалённым.

«Как тошно… Как плохо…»

В голове происходило что-то необъяснимое: неясные сияющие тени возникали и тут же уносились прочь, увлекая за собой что-то очень важное, что-то такое, лишаясь чего Тимур испытывал жгучую боль. Сквозь эти мелькающие тени проглядывали какие-то ужасающие глаза, хотя Тимур не мог бы с уверенностью сказать, что эти глаза были видимыми. Нет, он просто чувствовал их взгляд, их присутствие, их властность.

«Не могу… Не желаю…»

Он мелко затрясся, из горла хлынула горячая кровь.

«Всё… Теперь всё…»

– Коля, – позвала Рита сидевшего на месте водителя Николая, – как вы думаете, у Григория Модестовича сегодня хорошее настроение? Получится у нас с ним разговор?

Секретарь Машковского подхватил её и Вадима Игнатьева в центре.

– Хотите честно? – ответил Николай. – Вряд ли его заинтересует ваш журнал. Поэтому моё мнение