служебным положением, надо взяться за него поплотнее. Если я не ошибаюсь, в деле Ильюшенко и Ганычева его фамилия попадалась, не так ли? Посмотрим, не замешан ли господин Зверьков ещё в каких- нибудь тёмных историях. Хотя не так уж вольготно они чувствуют себя сейчас.
– Да чего уж! Так же вольготно. И воруют и продают страну.
– Не скажи… Многие из них сильно поджали хвосты с нашим появлением здесь. Иногда мне кажется, что мы вообще можем не работать по ним, а просто сидеть в своих кабинетах, и одно это уже будет иметь некоторый эффект.
– Не соглашусь с вами, Виктор Андреевич! – Трошин отрицательно покачал головой. – Всё-таки они воруют и взятки хапают, несмотря на наше присутствие.
– Да, воруют, но с оглядкой, со страхом, с ожиданием того, что мы им за это шею свернём. А значит, воруют по крайней мере вполовину меньше того, сколько могли бы. Знаешь, что я прочитал в одной из расшифровок телефонного разговора Родионова? Чувствую себя, говорит, как под рентгеном. Петлину жаловался: мол, ощущение такое, что просвечивают каждый шаг, что чуть ли мы не в задницу к нему залезли. Да и другие кое-что в этом духе выдают. А ты прибавь к этому ещё волну слухов, которая расходится во все стороны. Она и до тех доходит, кто не успел обнаглеть и заматереть – хотел было уворовать, но испугался всех этих разговоров про вездесущих монстров СБП, испугался и остановился… Ну, что-то я разговорился сегодня. Кстати, ты в отпуск не собираешься?
– Надо подумать.
– Подумай, а то мне кажется, что ты устал.
– Завтра уже суббота, за выходные отдохну вполне. – Сергей встал. – Пойду познакомлюсь с господином Зверьковым.
Едва он вышел, в кабинете появился Воронин.
– Гена, я тебя жду. – Смеляков предложил кресло и связался с секретаршей. – Таня, что там с Игнатьевым? Где он?
– Виктор Андреевич, он сейчас на Лубянке. Должен появиться через час.
– Как вернётся, пусть сразу зайдёт ко мне, – распорядился Смеляков и посмотрел на Воронина. – Вот какое дело…
Он рассказал о звонке из ГУБОП МВД и об информации из Интерпола, поделился своими мыслями с Ворониным и спросил:
– Как ты полагаешь, где могла произойти утечка? Кто мог узнать, что вы из СБП? Неужели эта утечка от Моржа? Если так, то полиция рассекретила свой источник. Причём грубо и примитивно. Что-то здесь не то…
– Мы назвали себя только Пузыревичу. Секретарша знала, что мы из Москвы и из Белого дома… Ан нет! Вспомнил! Я вспомнил!
– Что?
– В кабинете Моржа сначала был охранник. Как только я сказал, что мы из Службы безопасности президента, Пузыревич тотчас спровадил его.
– То есть охранник слышал, откуда вы?
– Слышал, – убеждённо кивнул Воронин. – Если мне не изменяет память, то звали его Коля. Крепкий такой парень, голубоглазый, с перебитым носом.
– Он вполне мог кому-нибудь сболтнуть, – предположил Смеляков. – Надо прокачать этот вопрос. Гена, свяжись с СВР, пусть они по своим каналам прощупают всё окружение Моржа. Кто-то там сливает информацию в полицию. Нам этот человек очень нужен…
Сидя в парке на лавочке, Трошин блаженно улыбался. Женя весело говорила о всякой ерунде, лизала таявшее в вафельном стаканчике розовое мороженое. Вот так, никуда не торопясь и зная, что в ближайшую минуту на тебя не обрушится срочное задание, можно было отдыхать вечно. Трошин обнял девушку за плечо и притянул к себе.
– Ой, осторожно, мороженое капает… Серёж, ты представляешь, Марго до сих пор встречается с этим старикашкой.
– Что у них общего? Она случайно не на его деньги клюнула?
– Зачем ты так? Марго говорит, что с ним интересно. Он большой ценитель искусства, регулярно водит её на концерты.
– Это намёк? Камень в мой огород?
– Нет. Мы же условились говорить друг другу всё прямо, без намёков. Когда у меня назреет потребность пойти однажды на концерт с тобой, я тебе скажу. А пока меня удовлетворяет, когда мы просто вот так гуляем. Наверное, потому, что такие прогулки у нас с тобой – редкость.
– Не могу обещать, что они станут чаще. Увы…
– Знаю, у тебя такая работа. Но ведь однажды ты уйдёшь на пенсию?
– Боюсь об этом думать. Не представляю себя без дела.
Они поднялись и пошли по аллее. Издали доносилась музыка. Шумная компания подростков каталась на скейтбордах, крича, толкаясь и обгоняя друг друга.
– Когда ты будешь пенсионером, – продолжала Женя, – мы сможем чаще выгуливать друг друга в парке и ходить в театр…
– Так ты собираешься провести старость рядом со мной? Следует ли мне рассматривать это как согласие на моё предложение?
– Ты насчёт пожениться? Ну… В каком-то смысле я тебе и раньше не отказывала. Ты знаешь, Серёжа, я могу, пожалуй, сказать «да». Но при условии…
– Какое условие? – Он впился в неё радостным взглядом.
– Обещай, что ты не будешь занудой.
– В старости?
– Вообще… – Она взмахнула руками и, кружа, отступила от него, словно в танце. – Вообще занудой…
– А что? У меня есть задатки?.. Осторожно, из стаканчика капает…
– Вот видишь! – воскликнула девушка, продолжая улыбаться. – На всё ты обращаешь внимание. И вообще…
– Что вообще?
– Ты чересчур правильный, слишком идейный. Уйдёшь на пенсию, начнёшь вспоминать годы своей службы, детям и внукам рассказывать о своих героических товарищах. И будешь сетовать, что не всех шпионов переловил, не всех бандитов наказал. И будешь нудеть, нудеть и портить всем настроение.
– Разве мне свойственно нытьё? – удивился Сергей.
– Скорее печаль. Часто расстраиваешься из-за служебных дел.
– А как же иначе? Знаешь, иногда оглянусь и поверить не могу: такое впечатление, что всюду правит равнодушие, никому нет дела ни до кого, все трясутся только за себя. Это горько.
Женя посмотрела в небо и, ритмично покачивая рукой, прочитала стихи:
– Это кто написал? – спросил Сергей.
– Пушкин.
– Красиво и мудро… И печально. «Напрасен опыт вековой…»
– А дальше послушай…
– Невесёлый вывод делает Александр Сергеевич.
– А ты думаешь по-другому? Разве народ не похож на стадо? Кучка правителей крутит-вертит нами, как вздумается, не платит денег, запросто лишает тепла и света, посылает на бойню… И народ сносит всё это, молча или с возмущением, но сносит…
– Видишь ли, я человек государственный и работаю
