делось наше добро, награбленное ее преступной родительницей? А в Кремле все «сказочники» меняются, а долги нам платить не хотят. 'Нет денег!' Надеются, что мы, кому они должны, вымрем все.

Старый «Икарус», дребезжа на ухабах, катил в сторону Моршанска, когда-то богатого купеческого города Тамбовской губернии. За окнами автобуса мелькали заросшие бурьяном поля бывшей хлебородной Тамбовщины, которая своим хлебом кормила Европу. Но те времена уже давно прошли, и теперь уже более восьмидесяти лет Тамбовская земля никак не может прокормить даже себя. Дорога от Тамбова до Моршанска была длинной и казалась неинтересной и тоскливой. От всего виденного за окнами в душу лезло уныние.

Но вот как-то постепенно разговорился со своим пожилым соседом, который оказался очень интересным собеседником, многое повидавшим за свою долгую жизнь. От него я узнал, что в 1941 году он воевал под Киевом, где попал в окружение и был взят в плен немцами вместе с 650-тысячной группировкой советского генерал-полковника М.П. Кирпоноса, который тогда командовал Юго-Западным фронтом и был наголову разбит германской армией. Плен мой собеседник переносил очень тяжело, как, впрочем, и все остальные. Советских пленных было очень много — более трех миллионов человек, и от такого их количества немцы растерялись, так как не были к этому готовы. Всех военнопленных нужно было накормить и разместить по лагерям. Сталин отказался тогда кормить своих пленных красноармейцев через Красный Крест, как это тогда делали все воюющие страны — участники II мировой войны. И нашим людям пришлось в плену очень туго. В первый год войны в плену погибло очень много наших людей.

На территории Польши мой попутчик бежал из полевого лагеря военнопленных и с группой таких же бедолаг пробрался на Украину, где пристал к воинской части «окруженцев», которая прорывалась с боями к линии фронта. Вскоре вместе с ней он влился в партизанский отряд. На протяжении двух лет мой собеседник партизанил в немецком тылу. Тяжело раненным он был на самолете переправлен через линию фронта в Тамбов, где тогда находился партизанский госпиталь. После поправки на две недели он был отпущен в отпуск по ранению в Моршанский район в село Воновье, где тогда жила его мать с младшими сестренками и братишками. Затем снова фронт и бои в Прибалтике, теперь уже в рядах Советской армии. Снова тяжелое ранение под Кенигсбергом, после которого он стал инвалидом.

Сейчас мой собеседник был у дочери в селе, а потом в Тамбове у сына. Очень ругал коммунистов, которые нас 80 лет дурили, ведя к 'светлому будущему' в отдельно взятой стране, которое они так и не построили, при этом угробив миллионы людей. Сами же коммунисты все сидят на своих прежних местах, как ни в чем не бывало, и продолжают по-прежнему воровать бессовестно.

'Легче в железобетонную стену вбить гвоздь, чем в их головы здравую мысль. Вот был я у дочери, там коммунисты праздновали день рождения Зои Космодемьянской. Врали все без всякой меры, в основном прославляя губернатора Рябова, словно день рождения был не у Зои, а у него. Словом, закатили грандиозную пьянку по этому случаю. И никто так и не сказал из них ни единого слова правды о детстве и жизни обеих героев Советского Союза — Зои и Шуры Космодемьянских. А когда-то пьяная шайка коммунистов, на заре их борьбы с православием, ввалилась в дом Космодемьянских и учинила там погром, а затем, схватив дедушку Зои и Шуры — местного священника, — вывела его за бороду из дома во двор. Там, свалив его с ног на землю, с остервенением начали бить ногами. А вся вина священника состояла в том, что он в храме проповедовал слово Божие. Коммунисты этого никак не могли перенести и до смерти затоптали ногами старика. Пять дней они не разрешали семье и односельчанам хоронить священника. А когда ушли из села, то близкие ему люди и прихожане предали тело священника земле. Похоронив дедушку, семья уехала из села на Дальний Восток, подальше от ужаса, который совершили коммунисты, но те уже были повсюду. Вскоре оттуда семья переехала в Москву, пытаясь там затеряться. В Москве, однако, отец Зои и Шуры был арестован ОГПУ и навечно канул в сталинских лагерях. Таково было детство героев СССР. Об этом коммунисты не любят вспоминать'.[58]

Далее мой попутчик поведал мне, как он, будучи мальчишкой, был свидетелем раскулачивания крестьян в их селе во время сталинской коллективизации. Сам он родился в многодетной семье, которую содержала одна мать, которая могла бы встать на ноги по мере подрастания детей, так как все они с детства были приучены к труду. Отца их семья мало интересовала, так как он был ухарь-гармонист и вечно таскался по ближним и дальним деревням на свадьбы, именины и другие праздники. Иногда он появлялся дома и недолго там жил, отдыхая от праздников. После таких побывок отца чаще всего ожидалось прибавление в семействе. А отец снова исчезал надолго. Мать в молодости, как говорили все ее знавшие в то время, была очень красивой и видной девкой из зажиточной семьи трудовых крестьян. В ту пору сватался к ней очень хороший и работящий парень, которого уважало все село. Рано оставшийся без родителей, которые в одночасье умерли от угара, он один управлялся в своем крепком и богатом хозяйстве. Но мать предпочла ему гармониста, по которому сохли все сельские девки. Родители матери поставили молодым дом, дали корову, лошадь, овец, поросят, птицу и прочую живность для хозяйства, а в придачу — всю свою землю, оставив себе на старость один огород. Да только гармонисту больше нравилось застолье, чем работа в хозяйстве. Все легло на плечи матери. Отец быстро пристрастился к вину и самогону, а также к легкой жизни гармониста. К тому времени, когда он стал исчезать из дома, у матери от него родилось уже двое детей. Сначала отец пропадал на недели, а потом и на долгие месяцы. Так шли годы. Мать, надорвавшись от непосильной работы, все чаще стала прихварывать. А семейство после редких посещений отца все прибавлялось. Жили уже впроголодь. Парень, который сватался когда-то к матери, оказался однолюбом. И так ни на ком не женился, хотя от невест у него не было отбоя. В селе его очень уважали за его статность и трудолюбие. Дом его был всегда полная чаша. А село не город, здесь все про всех всЈ знают. Разумеется, знал и он, как сложилась в замужестве судьба моей матери и, по всей видимости, искренне, по-человечески ее жалел.

Далее мой случайный попутчик рассказал следующее:

'Помню, когда зимой в его хозяйстве было мало работы, он часто сидел у окна в своем доме, поглядывая на улицу, курил махорку, стряхивая пепел в цветочный горшок с геранью. Увидев меня, игравшего на улице с соседскими мальчишками, он стучал в окно и приглашал меня в дом. А в доме всегда усаживал за стол, наливал в тарелку жирных щей, ставил на стол сметану, нарезанное холодное мясо, хлеб, кашу или жареную картошку. И вместе со мной принимался за обед, попутно расспрашивая о жизни и учебе в школе. После обеда мы с ним пили еще чай, настоянный на душистых травах с медом. Затем вместе мыли посуду и еще много разговаривали обо всем на свете.

Потом он мне как бы между прочим говорил: 'Знаешь, помоги мне переложить дрова от сарая к тому забору'. Я, разумеется, рад был ему помочь. И мы, надев шапки и одежонку, шли во двор и брались там за дрова. Минут через пятнадцать-двадцать все дрова были перенесены на новое место и мы, веселые и разгоряченные работой, возвращались в дом со двора. Там мы с ним снова болтали и пили чай с медом и пышками. А когда я собирался уходить домой, он опять как бы между прочим весело говорил: 'С меня причитается тебе за помощь'. Я от него этого не ожидал и начинал отнекиваться. Но он меня вел в амбар, там брал чистые мешки. В один насыпал пшена, в другой — муку. С крюка снимал большой свиной окорок, потом лез в погреб и там насыпал картошки. Затем давал санки, чтобы все это отвезти домой. При этом всегда наказывал: 'Завтра санки и мешки вернуть, а матери сказать, что заработал, но не говорить где'.

Я довольный со всем этим возвращался домой, а он, еще раз поблагодарив меня за помощь, шел перекладывать нашу поленницу дров назад. У такого хозяина, как он, всегда все было на месте. А проделывал он все это только для того, чтобы меня не унизить подачкой, а, наоборот, возвысить меня перед братишками и сестренками, что я, как и мама, тоже являюсь кормильцем семьи. Но, к моему сожалению, я все это понял позже, когда подрос. Вот таким манером он и выручал нашу семью, когда нам становилось туго или болела мама. Мы с ним подолгу вели беседы на всякие темы, и он всегда как бы невзначай давал мне умные и хорошие советы в жизни. Он меня всегда учил: 'Будешь работать — все у