романе.

– А я подвешу Ильича за яйца, – скромно пообещал Славик. – Кстати, чем у вас тут так воняет?! Хуже, чем у нас в цеху, где мы никогда не проветриваем.

Виталий охотно рассказал ему о договоре главврача с администрацией кладбища.

Когда Славик ушел, Душков поинтересовался:

– Игорь, а это кто был? Он смотрел на тебя еще более ласково, чем твои жены.

Я не стал ничего объяснять, потому что мне не терпелось скорее рвануть в туалет, я уже спустил ноги с кровати, но тут дверь в палату с треском распахнулась и вошла полная немолодая уборщица со шваброй и ведром воды.

– Не вставать, пока не помою! – гаркнула она, после чего поводила носом, оценила аромат нашей палаты и заорала визгливым голосом:

– Кто насрал в палате?! Завтра же нажалуюсь главврачу, и вас всех отсюда выкинут! До туалета что ли не дойти, уроды гнойные!

Женщина минут пять мыла пол и все это время громко ругалась, а потом, уже уходя, проворчала:

– Говна на полу я не нашла, и слава богу, значит, кто-то из вас насрал прямо в кровать, а это уже не входит в мою компетенцию, с постелями утром разберется сестра Галя.

Уборщица вышла, а мужчина у стены, до сих пор молча читавший журнал «Не скучай!», проговорил:

– Неужели здесь так хреново пахнет, я, к примеру, ничего не чувствую.

Виталий объяснил:

– Мы все здесь успели притерпеться к запаху, поэтому и не ощущаем его, хотя, возможно, у нас и вправду не очень свежий воздух, но это естественно, потому что больные люди всегда плохо пахнут.

В палату в эту минуту вошел Пахомыч, который где-то проветривался, и Юра спросил:

– Пахомыч, тебя не было полчаса, значит, ты успел от нашего запаха отвыкнуть, чем здесь пахнет?

Старик доковылял до своей кровати, долго прицеливался, наконец сел на нее, почесал свою лысую голову и ответил:

– Женщиной, конечно, только у них такой божественный запах. Моя Татьяна, царство ей небесное, когда была жива, тоже так пахла, не запах, а веселие для моего мужского носа.

Виталий восхитился:

– Вот что значит девственник – сразу учуял запах женщины! Действительно тут были две очаровательные дамы.

Пахомыч добавил:

– Правда, кроме запаха женщины, тут много других ароматов… не таких приятных.

Юра не вытерпел:

– Пахомыч, а мне эти ароматы напоминает о твоем ночном «пулеметном огне».

Пахомыч засмеялся, показав единственный зуб, и сообщил:

– Дак вчера же в обед давали гороховый суп, а у меня после гороха немного крутит живот, моя Татьяна, царство ей небесное, всегда после гороха сбегала к своей сестре и жила пару дней у нее, а потом возвращалась.

Тут я вспомнил, что меня давно подпирает желание помочиться (я не делал этого со вчерашнего дня!). Вскочив с кровати и намотав на бедра простыню, я вылетел в коридор и засеменил босыми ступнями по холодному изодранному линолеуму в нужную сторону, лавируя между кроватями лежащих в коридоре больных. Юра мне перед тем подробно объяснил, что в начале нужно свернуть направо, потом налево, потом еще раз налево, подняться на второй этаж, потому что наш туалет на ремонте, и, открыв дверь с табличкой «Посторонним не входить», преодолеть подсобное помещение, в котором стоят каталки, и попасть наконец к желанному унитазу, единственному на все хирургическое отделение.

Я бежал и чувствовал, что еще несколько секунд – и моча фонтаном вырвется из меня на свободу, твою мать! Я свернул направо, перепрыгнул через стоящего на четвереньках и блюющего черноволосого мужчину в белом халате (вероятно, это был доктор, немного перебравший вчера за праздничным столом), потом я свернул налево, оббежал двух целующихся девушек, снова свернул налево, пробежал по стоявшей на полу доске с шахматными фигурками, сидевшие на корточках игроки что-то закричали мне вслед, но выяснять, что им надо, уже не было возможности. Я взлетел на второй этаж, нашел нужную дверь с нужной табличкой – о, скорее, скорее! – заскочил в подсобное помещение, где стояли каталки, и, подбегая уже к нужной мне двери (О, боже, только бы дотерпеть!), приподнял простыню, освободив раздувшийся член, влетел в туалет с единственным желанием выплеснуть из себя это море жидкости и… наткнулся на докторшу Наталью Ивановну, которая смазывала чем-то ляжку молодой женщины, лежащей на операционном столе. Доктор взглянула на мой торчащий член, покраснела и строго сказала:

– Арбатов, туалет в другом коридоре, поначалу все путаются и забегают сюда, но через пару дней вы привыкнете, идите отсюда и не смущайте больную.

Больная, которая до этих слов мной не интересовалась, с любопытством на меня взглянула, ойкнула и сомкнула ноги. А я пулей выскочил из операционной и едва дотянул до желанного (хотя и очень грязного, заваленного бумажками и кусками ваты) туалета. Стоит ли говорить, какой я испытал кайф?!

Когда я вернулся, облегченный и обессиленный, в палате продолжалась беседа.

Старик Пахомыч спрашивал:

– Виталий, а ты правда тот самый писатель Душков? Я читал твои книги, они мне помогали забыть покойную женушку.

Улыбающийся Виталий кивнул:

– Да, правда, на прошлой неделе вышел мой сто сорок восьмой роман «Прыжок пираньи в унитаз», в Германии уже купили первый тираж, так что лето проведу на Гавайях, тамошняя вода мне очень нравится. Арбатов, а если я тебя приглашу на Гавайи, ты не откажется?

Я удивился:

– Но я же не женщина и у меня совсем нет денег.

– Ерунда, моего гонорара хватит и на двоих. А там бы ты своим «Ильей Муромцем» покорил весь пляж – мы бы отправились на нудистский пляж, – а я бы наблюдал, записывал, и появился бы новый роман под названием «Гавайские похождения Бессмертного».

Юра спросил:

– Виталий, а почему ты, небедный вроде бы человек, и лежишь в палате для нищих петербуржцев? Ведь ты мог бы лежать в «люксе» и не нюхать наши выхлопы?

Пахомыч предположил:

– Да он, скорее всего, собирается писать роман о больнице для бедных, вот и набирается материала. Верно я говорю?

Виталий пожал плечами:

– Это только одна причина, а вторая в том, что я до пятидесяти лет тоже был нищим петербуржцем и привык к этой шкуре, здесь я на свое месте и поправлюсь поэтому быстрей, а в люксе среди роскоши и усиленного внимания загнусь с непривычки.

Незаметно, под разговоры я уснул.

А утром пришел наш лечащий врач Левон Джиноевич, который в день моего поступления, как мне рассказывали, немного перебрал за праздничным столом и спал под этим же столом в обнимку с единственной в больнице медсестрой Галей. Сейчас, войдя, он споткнулся о порог и рухнул прямо на кровать Юрия, который еще не успел как следует проснуться. Увидев лечащего врача в своей постели, Юра закричал: Как сказала однажды моя мама, больницы придуманы для того, чтобы меньше было желающих болеть.

– Не голубой я, не голубой! Левон Джиноевич, я обычный и совсем не интересный, а голубые у вас в шестой палате, идите туда!

Лечащий врач молча поднялся и начал свой осмотр, в конце которого выяснилось, что кто-то из пьяных санитаров два дня назад (последний раз лечащий врач заходил сюда как раз два дня назад) положили на две свободные кровати два трупа, и этого никто не заметил. И теперь стало понятно, почему здесь стоял такой отвратительный запах, которого мы, обитатели палаты, не чувствовали. Трупы через полчаса убрали,