Макс перестает идиотически улыбаться, открывает глаза и сообщает:

– А твой Игорь вон в той темной комнате целый час сидит и смотрит спектакль. – Макс выкрикивает в моем направлении: – Эй, Арбатов, как тебе понравился спектакль?! Ты посмотрел его от начала до конца, твоя подруга очень здорово подмахивает.

Побледневшая Александра вскакивает с кровати, вбегает в темную комнату, включает свет и, увидев меня, восклицает:

– О господи, Игоречек, и кто же тебя привязал к стулу? Макс, зачем ты это сделал?

Макс, одеваясь, отвечает:

– Я думаю, детка, после того, что здесь случилось, тебе придется поискать другого мужика, и этим мужиком могу стать я. Дипломат, кстати, у меня, а это означает, что я стал чрезвычайно богатым человеком. Сашка, я брошу свою проклятую службу, мы уедем с тобой за границу, купим яхту и никогда уже не будем работать. Это же кайф – не работать, никому не подчиняться! Мы будем жить, как короли, нет, даже лучше королей, потому что король – человек подневольный, а мы будем вольными птицами.

Александра, сматывая с меня веревку, говорит:

– Игоречек, Макс был моим вторым мужем, я тебе о нем не рассказывала, мы с ним прожили два года и разошлись.

Снова вмешивается Макс:

– Сашура, мы купим особняк за миллион долларов на берегу теплого океана и забудем этот вонючий болотный город, построенный в жопе сумасшедшим царем, а мы уедем из этой жопы. Я ненавижу Россию, потому что она и есть огромная жопа, здесь никогда не будет нормальной веселой жизни, потому что русские – это сумасшедшие, а жить среди сумасшедших – противно и скучно.

Плачущая Александра наконец-то развязывает мои руки, которых я почти не чувствую, и начинает их растирать, приговаривая:

– Родненький мой козерожек, твои ручки затекли, сейчас, милый, я тебе помогу.

Она начинает активно растирать мои руки, а Макс, застегнув последнюю пуговицу на своем комбинезоне, говорит:

– Сашка, судьба поставила тебя сегодня перед выбором: либо рядом со мной, молодым, красивым и сказочно богатым, вступить в райскую жизнь и оторваться на полную катушку, либо с этим старым уродом остаться в жопе и до конца жизни плавать в дерьме. Что выбираешь, детка?

Мои руки наконец-то оживают. Я отстраняю плачущую Александру и начинаю сдирать скотч с лица. О, это тоже весьма болезненная процедура. Я сдираю скотч и говорю:

– Александра, ты была права, дипломат надо было выкинуть сразу же, но люди – дураки и сами этого не понимают. Знаешь, а я у тебя стал алкашом: выпил почти целый литр водки за полчаса и прибежал сюда. Представляешь, целый литр водки на меня не подействовал! А ты, мой козерожек дорогой, очень красивая девочка, и трахаешься ты красиво, я со стороны увидел это впервые.

Я хлопаю женщину по ее голенькой толстенькой попке. Она улыбается сквозь слезы, садится ко мне на колени, обнимает за шею, утыкается мне в щеку и плачет. А я тоже плачу, потому что в груди скопилось так много различных волнений, что от них необходимо избавиться. Я плачу, улыбаюсь, глажу двумя руками ее гладкое тело и приговариваю:

– Козерожек мой родненький, козерожек мой родненький.

Моя мама часто повторяет вслед за французами: если женщина перед тобой в чем-то виновата, попроси у нее прощения.

– Сашенька, прости меня, – говорю я, – это я тебя подставил.

– Это ты меня прости, я испорченная женщина, – всхлипывает Шура.

– Нет, ты моя любимая женщина.

Макс в это время вытаскивает из-под кровати дипломат, открывает его своим ключом и говорит:

– Хватит сопли размазывать. Смотрите сюда, дурачье, такого вы больше не увидите.

Александра продолжает всхлипывать и не обращает на его слова никакого внимания. А я с любопытством смотрю на горку сияющих даже сквозь полиэтилен прозрачных камешков и думаю: «Люди действительно сумасшедшие, если убивают друг друга из-за побрякушек». А потом какая-то сила заставляет меня снять Александру с моих коленей. Я встаю со стула, слегка разминаю ноги, прихватываю у стены биллиардный кий и неслышно иду в сторону Макса, стоящего ко мне спиной. Он в это время разрывает несколько упаковок и запускает свои лапищи в груду алмазов, потом начинает пересыпать их из ладони в ладонь и что-то довольно бормочет себе под нос. Сашенька за моей спиной не издает ни звука. А я, сжимая увесистый кий двумя руками, приближаюсь к Максу на расстояние удара, замахиваюсь и… получаю сильнейший удар ботинком в солнечное сплетение. Задыхаясь, я падаю на пол и хватаюсь за живот. А Макс закрывает дипломат, берет его за ручку и спрашивает Александру:

– Ну как, ты выбрала, с кем пойдешь?

Александра подбегает ко мне, приседает рядом и кричит злым голосом:

– Ты сволочь, Макс, не смей бить моего мужчину и вообще, пошел ты…!

Я впервые слышу, как Александра матерится и смеюсь, не обращая внимания на боль в животе, хотя мой смех больше напоминает кашель. Александра смотрит на меня и тоже слабо улыбается.

Макс, уже в дверях, пренебрежительно говорит:

– Ну и дура, живи в дерьме, а я заведу себе гарем из молоденьких девушек, твое стареющее тело меня никогда особенно не возбуждало.

Макс уходит, хлопнув дверью так сильно, что вся комната содрогается. А Саша обиженно спрашивает:

– Игоречек, неужели у меня стареющее тело?

Я хлопаю ее по голой попке и говорю:

– У тебя шикарное тело, оно сводит меня с ума, а Макс просто хотел тебя обидеть. Давай одевайся и поедем домой, а то уже половина двенадцатого, и если мы опоздаем на последний троллейбус, нам придется идти пешком и нюхать Муринский ручей.

Александра быстро одевается, и через пять минут мы выходим из проходной института, охранник не обращает на нас внимания. На улице сыплет мелкая снежная крупа, значит, потеплело, еще месяц – и конец зимы.

В ста метрах от выхода мы видим Макса с кейсом в руке. Он подходит к большой черной машине, открывает дверцу, оборачивается и, увидев нас, машет рукой, затем садится на водительское сидение и тотчас же исчезает в огненном облаке. Звук от взрыва такой громкий, что звенит в ушах. Судя по всему, в автомобиль была кем-то заложена бомба. Машина Макса ярко горит, но из нее никто не выскакивает.

И тут рядом с нами на асфальт с грохотом падает дымящееся крыло от автомобиля, и сразу вслед за ним – дипломат… целый и невредимый, лишь слегка закоптелый. От него исходит горчичный запах, наверное, запах взрывчатого вещества. Но я сквозь эту горечь ощущаю другой запах – запах морских пляжей, далеких экзотических стран, неведомых мне блюд, шикарных гостиниц, ресторанов и игорных залов. Наверное, это очень заразительный запах. Макс за ним погнался – и выскочил из жизни. Как бы нам не последовать за ним…

– Давай лучше оставим дипломат здесь, – предлагаю я.

Но Саша со мной не согласна:

На следующее утро я просыпаюсь оттого, что моим губам становится щекотно. Мне почему-то не хочется сегодня пить за мужскую дружбу, поэтому я прохожу мимо продолжающего болтать Сидорова, поднимаюсь на площадку, открываю своим ключом дверь (Саша, конечно, на работе), звоню по телефону маме и говорю ей, что у нас теперь все в порядке, кроме кое-каких проблем на даче, о которых я расскажу потом.

– Сашенька, не надо, – говорю я, – ты же знаешь: я не люблю щекотки, перестань.

Но Шура продолжает водить кончиками волос по моему лицу, шаловливая девчонка, сейчас я тебя тоже пощекочу!

Я открываю глаза и вижу перед собой мохнатую усатую морду Жукова, он обнюхивает меня и щекочет усами. Я сбрасываю кота на пол и вспоминаю, что вчера поздно ночью я прибежал домой к старшей Александре с дипломатом, потому что в эти дни должен приехать Галкин (сегодня уже четверг) и алмазы в квартире у Шуры лучше не держать. А дома я никак не мог уснуть после всего, что случилось, и выпил