напряженка, так что вторая лодка получила и вовсе насекомое имя. А когда спохватились, было поздно, имена уже фигурировали во многих документах.

Пока, в силу неясной международной обстановки, было решено оставить эти лодки на Черном море. Вдруг придется защищать воды братской Черногории? Тем более, что тамошняя «Яуза» за неделю протекла настолько, что ее потихоньку разобрали в укромном месте, пока сама не утонула. Правда, это только добавило кораблю популярности. Ведь всем уже было известно — это невидимка! В порту (без всякого нашего участия, кстати) появились пацаны, за небольшие деньги показывающие зевакам, где сейчас находится «Яуза». Просто надо сложить пальцы особым крестом и, прищурившись на левый глаз, смотреть сквозь них… Самое интересное, что многие из последовавших этому совету действительно что-то такое видели, но без подробностей. Это потому, объясняли пацаны, что у вас пальцы толстые, вот и видимость получается плохая.

В середине апреля японцы наконец-то перешли к активным действиям на суше — но не на перешейке. Не ввязываясь в драку с отрядом Засулича, они просто обошли его, переправившись через Ялу километрах в сорока выше, и, кроме того, высадили десант в тылу отряда. Радиосвязи с отрядом у нас не было, так что происходящее там я знал только по донесениям из Чемульпо и радиограммам от Михаила, штаб которого был рядом с куропаткинским, в Лаоляне, но ничего хорошего не ожидал. По моим сведениям, приказ «зарыться в землю» Засулич злостно игнорировал — а чего еще можно было ожидать от человека с таким именем?

Как раз в это время Куропаткин предпринял неуверенную и половинчатую попытку разблокирования Ляодунского полуострова с суши, отправив тридцатитысячный отряд Штакельберга атаковать стоящих против нас японцев с тыла. Сам Куропаткин, насколько я был в курсе, подобных действий не планировал и пошел на это только под давлением военного министра Сахарова (то, что Куропаткину может приказывать еще и этот тип с диссидентской фамилией, неприятно поразило не только меня, но и Гошу).

Правда, поход Штакельберга завершился сравнительно неплохо — наткнувшись на первые признаки обороны японцев и сочтя местность перед ним непригодной для наступления, генерал с чувством выполненного долга вернулся в Ляолян.

А у нас счет времени до окончательного разблокирования фарватера с внутреннего рейда Порт- Артура пошел на дни. Пока же водолазы резали на части и растаскивали покоящийся в проходе японский транспорт, «Цесаревич» был кое-как отремонтирован, а «Ретвизан» приведен в такое состояние, что его можно было рискнуть дотащить до дока в Дальнем. Сразу по выходу артурской эскадры на волю планировалась проводка отряда Вирениуса в Артур. Конечно, корабли этого отряда по своим свойствам больше подходили для Владивостока, но с ними шел транспорт «Смоленск» и вез снаряды — в основном для главного калибра и более чем наполовину нормальные, то есть без экономии веса, а такой подарок был нужен именно здесь. И, наконец, двадцатого апреля настал знаменательный день.

Я отправился к Каледину, и со мной увязался Гоша. Нет, на сухопутном фронте ничего особенного не предвиделось, мы смотрели в небо. Но приближение «Кошек» мы не увидели, а услышали…

Самолетов еще не было видно, но в воздухе появился еле слышный гул, с каждой минутой все более явственный. Он ничем не напоминал несолидный треск или, на форсаже, истошный визг двухтактников…

Наконец показались и сами самолеты — они шли двумя тройками на высоте порядка четырех километров. Вот под ними уже позиции японцев…

Ведущая «Кошка» вдруг свалилась на крыло и вошла в пике, от нее отделились две бомбы. Вслед за флагманом отбомбились и остальные — хорошо хоть, что из пике они выходили высоко, километрах на полутора, а то как бы не сбили кого ненароком!

Пролетев над нами, «Кошки» начали снижаться. Гоша запрыгнул в свое авто и умчался встречать любимую, а я остался, никуда Маша не денется, а тут должно пролететь еще пять «Бобиков».

«Кошки» могли без проблем лететь сюда аж от Мукдена с полной бомбовой нагрузкой, а для «Бобиков» расстояние было великовато даже с подвесными баками, так что они взлетали с аэродрома подскока под Инкоу. Ну, вот наконец и они… один, два… все пять. С души отлегло, я тоже сел в свою «Оку» и велел потихоньку везти меня на аэродром. Теперь операции уже можно было планировать не только внутри семидесятикилометрового круга! С полутонной бомб (правда, таких у нас не было, пока наш ряд ограничивался соткой, двухсоткой и четырехсоткой) сухопутная «Кошка Муська» могла пролететь восемьсот километров. А из Георгиевска пришла весть, что и две морские «Кошки Мурки» скоро будут отправлены по назначению, то есть к нам, а эти самолеты были специально приспособлены для базирования на «Мономахе».

На аэродроме царила суета — прибывшие самолеты растаскивали по капонирам, кто-то взлетал на патрулирование, кто-то садился после него… Из ангара потихоньку выплывал дирижабль — он должен был сделать несколько рейсов в Мукден, за запчастями для новых самолетов. Лететь он должен был на шести километрах, так что противника опасаться не стоило.

Прямо с аэродрома наша троица на двух машинах отправилась в Артур, во дворец наместника, где предполагался праздничный обед по случаю прибытия полковника (или полковницы?) княгини Ла- Маншской. Надо сказать, что мундир этой княгине весьма шел…

— Как-то у вас тут все не очень воинственно, — поделилась своими впечатлениями Маша ближе к концу обеда. — Я-то думала, что лечу в осажденный город наподобие Сталинграда, а тут… народ по кабакам гуляет, дама вон с собачкой по дороге встретилась… Да и на перешейке сплошная тишь и благодать.

— Вот-вот, — вскинулся я, — именно что была благодать, пока некоторые не поналетели и бомбами швыряться не начали! Ну и чего бы тебе запчастей не взять, если уж так не хотелось лететь порожняком?

— Много не возьмешь, все равно дирижабль гонять пришлось бы, — пояснила полковница, — а тут появилась возможность устроить тренировку экипажей в боевых условиях.

— Это боевые условия? — возмутился я. — Без разведки, вообще без нифига выкинуть дюжину двухсоток! Мне уже донесли результаты твоей бомбардировки — повреждена одна пушка и разрушен сарай с чем-то негорючим и невзрывающимся. Вот если бы сам не сидел у тебя на содержании, вычел бы из твоего жалованья стоимость этих бомб, ей-богу! Дальность «Кошек» опять же засветила… Теперь япы знают, что эти самолеты могут не то что без подвесных баков, но даже с бомбами пролететь четыреста километров. Ну и что, если на самом деле они могут вдвое больше — японцам и этого знать не полагалось. Гоша, а ты что улыбаешься, объяви ты этой заразе выговор построже, раз она еще под мое командование не поступила!

— Нынче же ночью! — фыркнула зараза. — И, кстати, насчет содержания. Твой Одуванчик, как ни странно, оказался чуть ли не самым выгодным нашим вложением капитала. Уже сейчас полторы тысячи процентов чистой прибыли! А ты, ну прямо как ростовщик-кровопиец, еще небось и не все копейки с его долга списал?

— Обижаешь, все списал сразу после захвата «Мюррея», теперь Паша себе в плюс работает.

— Вот только не объявят ли нам англы войну из-за этого дела? — несколько обеспокоенно спросила Маша. — А то в Питере они прямо как с цепи сорвались, Ники совсем задолбали, сестра Марии Федоровны ей по три письма в день шлет, в Георгиевске уже отловленных агентов девать некуда, мне Беня жаловался на предмет дополнительного финансирования… А прямо перед моим отъездом и вовсе такое учинили!

— Вот гады, — радостно подтвердил я, — действительно, и как у них совести-то хватило?

Я, чтоб скрасить любимой женщине горечь разлуки, перед отбытием подарил ей свой портрет. Но не простой ведь, а в парадном мундире, вы оцените! И голографический, между прочим, да еще со светодиодной подсветкой! А эти редиски его поперли… Причем не смогли чисто сработать, полкабинета вверх дном перевернули, уроды. Одно утешение — теперь этот портретик наверняка изучают где надо и делают соответствующие выводы. Так что пока они будут не войну объявлять, а пытаться разобраться в ситуации — действительно ли катамараны могут становиться хоть относительно невидимыми?