…Проводив Лигова и его суда, Ясинский отправил Тернова на небольшой шхуне торговать с прибрежными туземцами, а сам через несколько недель вышел на китайской шхуне из бухты Золотой Рог в Японию. Старенький небольшой парусник с трюмом, набитым отборным лесом, который Владислав Станиславович намеревался сбыть по выгодной цене в Японии, что он уже не раз делал, медленно шел на восток. У Ясинского было достаточно времени, чтобы подготовиться к первой встрече с Дайльтоном. Владислав Станиславович с удовольствием думал о том, что он предстанет перед президентом китобойной компании не с пустыми руками, и это наверняка поможет ему выторговать для себя кое-что. Пока — немного, надо только начать. Владислав Станиславович никому не признавался в своих далеко идущих мечтах. Почему бы ему не стать компаньоном в деле Дайльтона? Как-никак, добыча китов ведется в русских водах, и никто не сможет помешать ему, Ясинскому, при желании завести свои китобойные суда, свой промысел и даже взять к себе на службу Лигова, выйти на международный рынок.

Ясинский даже зажмурился при этой мысли — настолько она показалась ему заманчивой и осуществимой. Большая уверенность овладела Ясинским, и остаток пути он уже чувствовал себя чуть ли не на равной ноге с Дайльтоном.

Джиллард, встретивший коммерсанта, хорошо его зная, сразу заметил перемену в Ясинском, уловил в разговоре нотки самоуверенности, важности и усмехнулся про себя: президент не любит приказчиков с манерами хозяев.

Советник не ошибся в своем шефе. Встреча и знакомство с Дайльтоном произошли совершенно не так, как рисовал себе их Ясинский, и обескуражили его.

Когда Владислав Станиславович в сопровождении Джилларда неторопливо, с достоинством, но с дружелюбной улыбкой вошел в кабинет Дайльтона, президент поднялся из кресла лишь после того, как Ясинский оказался у стола. Крепко, почти до боли пожав пухлую руку Ясинского, президент сухо, сдержанно поздравил его с благополучным прибытием и, первым опустившись в кресло, пригласил сесть.

От такого приема улыбка сошла с лица коммерсанта, но он все еще пытался начать полудружескую- полуделовую беседу, как это делают люди одинакового положения, компаньоны.

Дайльтон, глядя в упор на Ясинского своими холодными серыми глазами, не обращая внимания на многословное вступление Владислава Станиславовича, словно тот ничего не говорил, требовательно спросил:

— Когда Лигов вышел на промысел?

Ясинский точно споткнулся, краска бросилась в лицо от неучтивости президента, но ответить надо было. Тут же Дайльтон задал второй, третий вопрос, и с каждым ответом Ясинский становился все менее уверенным. Он терял те преимущества, которые, как ему казалось, были у него, и все больше чувствовал себя в положении служащего, который держит отчет перед хозяином. Кроме того, у Ясинского появилось беспокойство и даже тревога от того, как президент принимал его сообщения. Лицо Дайльтона было по- прежнему замкнутым, холодным. Дайльтон держался так, точно он был недоволен тем, что говорит Ясинский.

Владислав Станиславович протянул президенту карту с пометками, перенесенными с карты Лигова. Тот развернул ее и, быстро, незаметно окинув взглядом, еще раз подумал о капитане Удаче, как отличном моряке. Остался он доволен и Ясинским, но, не подавая вида, небрежно отодвинул карту в сторону и спросил:

— Пришли из России новые военные суда?

— Нет, — помотал головой Ясинский. — Даже пока и не слышно об этом.

— В каких районах будут вести охрану имеющиеся? — продолжал допрашивать Дайльтон, зорко из- под бровей следя за лицом Ясинского. Владислав Станиславович был готов к подобному вопросу и не желал выдать свою неосведомленность о планах плавания военных судов — тем самым он проиграл бы в какой-то степени во мнении президента. Ясинский ответил так убедительно, что Дайльтон без малейшего подозрения поверил.

— Рейсы сторожевых судов остаются прежние, прошлогодние.

— Именно так? — подался вперед Дайльтон. Он оживился, на губах мелькнуло подобие улыбки. Вопрос был задан больше для формы. Ясинский должен видеть, что ему не совсем верят, сомневаются в точности сообщенных им сведений. Владислав Станиславович с притворным удивлением, что его переспрашивают, развел руками:

— Конечно! — и подчеркнуто добавил: — Я слышал сам, как командиры кораблей беседовали об этом.

— Они заметили, что вы слышите их? — насторожился Дайльтон, подумав, что Ясинского могли умышленно обмануть.

— К счастью, нет, — улыбнулся Ясинский и как бы между прочим вспомнил: — Да, об этом говорил и жених моей дочери, лейтенант с клипера «Иртыш».

— О, очень, очень хорошо! — впервые улыбнулся Дайльтон, прикидывая, как можно будет использовать это обстоятельство.

Ясинский самодовольно прищурился. Пусть этот американец знает, что Ясинский кое-что стоит. Теперь надо обдумать, как лучше начать разговор о своих планах — о компаньонстве. Но Дайльтон резко, требовательным тоном, не позволяющим ни малейшего возражения, проговорил, почти приказал:

— С первым же судном вам необходимо выехать в Россию, в Петербург.

— В Петербург? — растерялся от неожиданности Ясинский. — То есть как… Зачем?

— Получите, — Дайльтон встал и посмотрел сверху на Ясинского, который точно прижат был к креслу взглядом серых выпуклых глаз Дайльтона и не мог подняться, — во что бы то ни стало концессию на Шантарские острова!

Джиллард, который в течение всей беседы не произнес ни слова, насмешливо взглянул на Ясинского. Куда девалась самоуверенность этого коммерсанта. Перед Дайльтоном был человек, готовый исполнить все, что ему прикажут.

— Поедете вместе с Джиллардом, — заметил Дайльтон. — Господин Мораев будет рад видеть вас обоих.

Президент весело рассмеялся, ему угодливо подхихикнул Джиллард. Жалко-растерянная улыбка застыла на губах Ясинского.

…В тот же день Дайльтон вызвал к себе Пуэйля. Презрительно окинув взглядом опухшее от беспробудного пьянства лицо испанца с красными воспаленными глазами, президент сказал:

— Завтра «Ирокез» уходит в Бобровое море. Вы отправитесь с ним принять участие в охоте. Надо же вам заработать. Наверное, гейши опустошили ваши карманы? А? Когда льды отойдут от Шантар, «Ирокез» присоединится к моим китобоям. Там мы встретимся и кончим с Лиговым.

Пуэйлю ничего не оставалось, как согласиться или, вернее, подчиниться приказу Дайльтона. Да и не было сил и желания с ним спорить. Голова, казалось, разламывалась от боли, а в глазах все дрожало.

Отпустив испанца, Дайльтон долго ходил по комнате, заложив руки за спину и похрустывая