У пылающего очага сидел король с сестрой отца своего Анежкой и говорил ей:
— Сестра короля, все почитают твою мудрость, ответь же мне и открой, что означает такой сон: в воздухе круяшт орел. Могучие крылья несут его, клюв его крепок и славно изогнут, сильны его когти. Под летящим орлом простирается широкий, вольный край, но есть там два черных леска. Кружит над ними орел, и голова его бдительно управляет сердцем. Хочет он взлететь еще выше, но разум подсказывает ему, что в этих двух лесках укрылся враг.
— Ах, — ответила Анежка, — нет ничего выше святости! Оставь подобные мысли и будь смиренен!
С этими словами положила Анежка ладонь на локоть племянника. Стоял ясный день, веселые крики возчиков и отдаленные звуки города долетали в монастырскую келью. И королевская сестра, смолоду посвятившая себя Богу, та, чьим градом была молитва, а славою — праведность, почувствовала в эту минуту прикосновение другой жизни. Подумалось ей, что Бог, сотворивший сердце Пршемысла и его искрящуюся мысль, назначил королю иной удел, чем монахам. И, обняв его голову, сказала она:
— Друг мой, я знаю, о чем твой сон. Знаю — в твоих словах кроется иной смысл. Я знаю, о чем ты думаешь. Эти два леска суть две враждебные страны. Одна — Бавария, вторая — Венгрия. А что означает высота, к которой стремится орел, то, думаю, это: — трон Священной Римской империи. Когда я была маленькой девочкой, и мне не чужды были подобные мечты. Теперь-то я вижу — это пустое, но что такое человеческий разум перед Божьим велением? Тот, кто вложил стремление в твою грудь, быть может, сделает тебя мечом христианства. Шагай же твердо вперед, шагай без сомнений, и да будет щитом тебе твоя вера! Пускай воспевают в песнях христианский дух, и прекрасные баллады пускай славят тебя по всем замкам!
Король поцеловал руку Анежки. Позднее, когда пришло время, собрал он к себе певцов и хороших рассказчиков, которые со времен Вацлава прижились в Пражском граде, и сказал им:
— Маэстро, певцы и сказители, вы славитесь искусством слагать прекрасные стихи, и в обычае у вас прославлять государей. С великим рвением и искусством повествуете вы то об одном, то о другом властителе, словно каждый из них — некий Александр. Ваши песни развлекательны и приятны на слух, но я слышал сестру короля Вацлава, женщину святой жизни, и она хорошо сказала: нет порядка, кроме христианского, нет доблести, кроме той, с какою мы воюем в защиту Святой Церкви и святой веры нашей. Но смотрите, что сталось: земля, по которой ходила Дева Мария, захвачена сарацинами. Язычники куманы засели в развилке венгерских рек, в полунощных странах живут народы диких нравов, с востока к нам, из всех отверстий ада, валят татары. Цвет христианства плачет и стонет под ударами безбожников. Он будет раздавлен. Ввергнут в несчастье.
Тогда один из певцов сказал:
— В мизинце у королей больше разума, чем может постигнуть простой человек. К чему ты клонишь, государь? О чем нам петь?
Король ответил:
— Есть речь монахов и священников в святых местах и собраниях; и есть речь, и пенье, и повествования певцов, которые поют под звуки лютни. Говорю вам — первая речь исполнена благочестия, вторая же красоты — но которая из них более угодна Богу? Которая из них полезнее для человека?
— Король, — отозвался Угтьрих из Эшенбаха[3], — лучше бы мне лишиться левой руки, чем слышать то, что ты сказал! Лучше мне лишиться памяти и говорить как бы во сне, ибо я понял: не нравится тебе моя песнь! Тут он глубоко вздохнул и начал декламировать:
Пршемысл дал Ульриху двадцать серебряных монет и перстень.
— Если бы ты назвал меня не Александром, а крестоносцем, — промолвил он, — я был бы тебе более обязан.
ПРИТЧА
Однажды вышло наружу, что Бореш из Ризенбурга, тот самый, который преданно стоял за короля Вацлава и нанес Пршемыслу военное поражение у Гневина моста, готовит теперь какие-то заговоры в союзе с Генрихом, маркграфом Мейссенским; тогда созвал Пршемысл большой совет и обратился к нему с такой речью:
— Выслушайте меня, друзья, я расскажу вам притчу, которую прочитал в восточных книгах.
У некоего пастуха было множество стад и обширные земли. Нельзя было ни окинуть взором, ни обойти его владения — если скакать на резвом коне, то от одной их границы до другой пришлось бы потратить много дней. И сказал себе этот пастух: как могу я управлять своей землей? Как могу переводить стада с места бесплодного на зеленые пастбища?
И пришло ему в голову разделить землю и стада на меньшие части. Так он и сделал. Оставил за собой середину земель, а те, что прилегали к границам, отдал своим работникам. Поставил их над ними как бы хозяевами, так что каждый имел право действовать по собственной воле.
Далее повествуется: некое время спустя напала на эту землю шайка разбойников, и пастух стал созывать своих работников, чтобы они защитили границы стрелами, молотами и дубинками. «Пойдем, — говорил он, — соединимся в оДно войско и ударим на грабителей, которые хотят опустошить нашу землю».
Но в то же время подоспел к работникам посланец разбойной шайки и сказал им: «Зачем вы слушаетесь пастуха, разве вы не такие же хозяева, как он сам? Разве не владеете вы землей, или меч ваш не так длинен и остер, разве он плохо рубит? Или страх сидит в вашей груди и вы боитесь?»
И отвечали посланцу работники, как все дурные слуги, объединились с ним и пошли на пастуха. А тот с небольшой кучкой верных отступил перед захватчиками и завлек их в темное место. Там он ударил на
