Подобные убийства были обычны в той борьбе за власть, которая беспрестанно шла между царствующими отцами и их детьми

В длинной череде детей, замышлявших на своих отцов, можно видеть молодого человека с бледным лицом и высоким выпуклым лбом. Он пытается говорить громко, но голос его звучит глухо, он хочет казаться решительным, но его выдает затравленный взгляд человека, который привык никому не верить. Это единственный, но нелюбимый сын царя Петра I. Отец знает о каждом сказанном им слове, о каждом шаге. «У меня есть много оснований полагать, – пишет царь сыну, – что, если ты меня переживешь, все, что мною создано, ниспровергнешь». Но сын не пережил его. Обвиненный в заговоре и покушении на жизнь отца, царевич Алексей был казнен.

Его судьба вечным напоминанием стояла перед глазами других наследников российского престола.

Сын императрицы Екатерины II Павел, окруженный соглядатаями и шпионами, имел достаточно оснований опасаться за свою жизнь. При дворе поговаривали, что мать была бы не прочь избавиться от него. Слухи эти, несомненно, доходили и до Павла.

Прошли долгие годы, прежде чем сорокадвухлетний Павел стал наконец императором. Умирающая императрица, тяжело дыша, лежала в постели, а в соседней комнате Павел нетерпеливо разбирал ее бумаги, судорожно рылся в шкафах и столах ее кабинета. Наконец ему попался большой пакет, перевязанный лентой. Присутствовавший при этом граф Безбородко кивнул головой, и через секунду пакет пылал в камине. Так было уничтожено завещание Екатерины. Согласно ее последней воле, в которую был посвящен граф Безбородко, наследовать ей якобы должен был не Павел, а сын его, Александр.

Гонимый некогда своей матерью, Павел, взойдя на трон, в свою очередь стал преследователем и врагом своих детей. Страхи и подозрения неотступно терзали Павла. То ему казалось, что жена его хочет царствовать вместо него, то, что сыновья замышляют против него зло. При дворе ходили упорные слухи, что император намерен арестовать своих сыновей и заключить Александра в Шлиссельбургскую, а Константина – в Петропавловскую крепость. Эти слухи ускорили ход событий. Смутно чувствуя, что надвигается что-то неотвратимое, 11 марта – в день, который оказался последним днем его царствования, Павел велел позвать к себе двух старших сыновей. Они явились, любящие, доброжелательные, как всегда. Отец приказал привести их к присяге. И они, присягавшие уже при вступлении его на царство, ничуть не удивились, с готовностью целовали крест, клянясь (во второй раз!) в верности императору. Искренность сыновей развеяла, казалось, смутную тревогу, которая подступала к его сердцу. Павел разрешил им даже присутствовать за ужином, чего давно не случалось. Император был странно оживлен, даже шутил. Александр и Константин вежливо улыбались. И вдруг, когда вставали из-за стола, Павел произнес странную фразу, поразившую всех присутствовавших: «Чему быть, того не миновать». С этими словами он ушел к себе в спальню, чтобы уже не выйти оттуда живым.

Через несколько часов заговорщики с обнаженными шпагами ворвались в покои императора.

– Государь, – произнес один из них, стараясь не встречаться глазами с Павлом, который в ночной рубашке, бледный стоял перед ними. – Государь, вы перестали царствовать. Александр – император. По его приказу мы вас арестуем.

Наступила мучительная минута. Каждый знал, что должно произойти. Император-отец, даже низвергнутый, слишком опасен для сына, взошедшего на престол в результате переворота. И пришедшие, и сам Павел понимали это. Какие-то мгновения никто не решался первым поднять руку на императора; Николай Зубов, пьяный для смелости, ударил Павла массивной золотой табакеркой в висок. Это было сигналом. Невольный страх, который удерживал всех, отпал. Кто-то схватил шарф и затянул его на шее Павла. Камердинер-француз, сам не причастный к заговору, бросился на лежащего и принялся топтать его ногами – мстительность раба, которая покоробила даже убийц. В те далекие галантные времена пинать поверженного не почиталось признаком храбрости и благородства.

Тайну заговора и участие в нем сына императора постарались предать забвению. Известно лишь, что вдова Павла, мать Александра; всю жизнь хранила рубашку убитого императора. При дворе говорили, что, когда она хотела добиться чего-либо от своего царствующего сына, она молча показывала ему окровавленную рубашку отца. Александр, победитель Наполеона, самодержец всей России, при виде ее бледнел, доходил чуть не до обморока и уступал во всем.

Мучительная проблема «отцов и детей» сохранялась и при преемниках Александра. В конце своей жизни Николай I понимал, что наследнику его уже 37 лет и что он с нетерпением ожидает своей очереди, считая, что отец его живет слишком долго.

Один из способов не дать пробудиться в наследнике жажде власти состоял в том, чтобы держать его возможно дальше от государственных дел. Ясно, что прием этот был не на пользу ни будущему правителю, ни государству. Но чтобы оградить свою власть, владыки готовы были идти и не на такие жертвы, тем более когда жертвами оказывались не они сами.

Подобными соображениями руководствовался, например, Александр III,неодобрительно относившийся к попыткам своего окружения так или иначе приобщить наследника к государственным делам. Это была не близорукость и не безразличие к будущему империи. Это была политика, продуманная и тонкая. Та же самая политика, которой следовал и германский император Вильгельм I, упорно отстранявший своего сына от участия в делах государства.

Конечно, это гораздо гуманнее, чем ослепить наследника, задушить его или «на всякий случай» заточить в крепости. Однако суть этих действий оставалась той же – любой ценой оградить свою власть от возможного соперника и претендента. Едва ли в какой-либо другой области антагонизм отцов и детей проявлялся более непримиримо и обнаженно, чем в сфере власти.

Крупный военный и политический деятель, основатель государства зулусов в Южной Африке Чака попытался освободиться от этого проклятия, которое налагала наследственная власть. Он сам достаточно хорошо познал вкус власти, чтобы не понимать, что с самого момента своего рождения сын станет потенциальным его соперником и врагом. Поэтому Чака твердо решил не иметь детей. Но, обезопасив себя от сына-наследника, Чака забыл о родном брате. От руки брата он и принял свою смерть.