заместителей Лиходееву, Римскому и Варенухе.

Захаров облегченно вздохнул, когда покинул здание, где соверши лось странное злодейство, и вышел на раскаленную солнцем пло щадь.

Прежде всего он увидел громаднейшую толпу, теснящуюся возле кассовых дыр и читающую с неудовольствием надпись об отмене спектакля. Вспомнив вчерашний необыкновенный спектакль, Заха ров пробормотал: «Ну и ну!» – крепче прижал к себе взбухший порт фель со вчерашней кассой и направился к стоянке таксомоторов.

Тотчас подошла машина. Но шофер ее мрачно сказал «еду за бен зином» и уехал. Второй спросил: «Вам куда?», получил ответ: «На Ос тоженку», махнул рукой, сказал: «В гараж» и исчез. Захаров терпели во дожидался третьей машины. Третий шофер сказал что-то, что по разило бухгалтера до глубины души, именно:

– Покажите деньги, гражданин.

Захаров, изумляясь, вынул червонец.

– Не поеду! – сказал шофер.

– Я извиняюсь, – сказал Захаров, моргая глазами.

– Пятерки есть? – спросил шофер.

Пораженный Захаров вынул пятерку.

– Садитесь, – сказал шофер, почему-то свирепея.

Когда в пыли и дыму Захаров летел, подпрыгивая на сиденье, он робко осведомился у мрачного возницы:

– А почему это вы насчет червонца?..

– Третий случай сегодня, – отозвался шофер, – третий сукин сын, – и с этим вынул из кармана ярлык с надписью «Абрау-Дюрсополусухое». – Дает червонец как миленький, – продолжал рычать шофер, – я ему сдачи три рубля… Вылез, сволочь… Через полчаса смотрю – и шофер скомкал ярлык… – Потом другой – опять черво нец… смотрю… Оказывается, в «Кабаре» сиянс вчера сделал какая-то гадюка-фокусник…

Тут Захаров затаил дыхание и сделал вид, что он впервые слышит и самое слово «кабаре», а про себя подумал: «Ну и ну!» Шофер же до того расстроил себя воспоминанием, что едва не раздавил какую-то женщину и ее же обругал непечатными словами.

Наконец дотряслись до нужного места. Шофер щупал пятерку, глядел сквозь нее на солнце, что-то ворчал, но дал сдачи рубль, а на счет двугривенного сказал, что двугривенного нету.

Захаров решил не спорить – пусть пропадает двугривенный – лишь бы только скорее сплавить с плеч все это дело и с облегченной душой убраться домой.

Однако так не вышло.

Бухгалтер поднялся по лестнице во второй этаж и только что со бирался пройти по коридору в конец к двери, на которой была над пись: «заведующий – прием от 2 до 3», как мимо него промчалась ку рьерша, бормоча что-то вроде… «вот так-так!», и скрылась. Лишь только показалась заветная дверь, бухгалтер остановился, как будто прилип к полу, и выпучил глаза. Дверь была полуоткрыта и вся об леплена людьми. Они прилипли к щелям, и лица у них были иска женные. Потом вдруг вся компания кинулась бежать и рассеялась в явном ужасе, кто куда. Загремели двери по коридору. Захаров от четливо слышал, как визгнула женщина, а пронесшийся мимо него знакомый заведующий сектором был в таком состоянии, что явно не узнавал людей.

«Распекает?» – подумал Захаров и, движимый неодолимой силой, заглянул в дверь. Заглянув, тут же сел на стул, потому что ноги подко сились.

В комнате теперь находились трое. Блистающая красотой жен щина с размазанной губной краской по подбородку и заплаканным лицом, сам Захаров и третий был шевиотовый костюм с самопишу щим пером в борту пиджака, и костюм этот помещался за столом за ведующего в кресле.

Увидев Захарова, красавица, в которой нетрудно было узнать лич ную секретаршу заведующего, взрыдала, а затем и вскричала:

– О боже! Боже! Боже! Да где же он?

Тут грянул телефон на столе и холодный пот потек по спине бух галтера. Костюм, протянув руку, снял трубку, поднес ее к пустоте над воротником и голосом, совершенно похожим на голос заведующего, взревел: «Да!» Затем захлопал рукавом по столу и закричал раздра женно: «Двадцать раз я говорил, чтоб они прислали мне, лично мне!» Тут швырнул трубку на вилку и, уставившись на Захарова, спросил грозно:

– В чем дело, товарищ? Я не принимаю! – Красавица вскочила и, указывая рукой на костюм, рыдая и топоча ножками, вскричала:

– Вы видите?! Видите? Спасите его, верните! О боже! – стала ло мать руки.

Из коридора донеслись тревожные голоса, затем кто-то сунулся в дверь, охнул, кинулся бежать.

– Я всегда останавливала, когда он чертыхался, – в отчаянии кричала красавица, терзая носовой платок, – вот и дочертыхался! Проша!

– Кто вам тут «Проша»? – спросил страшным голосом костюм.

– Не узнает! Не узнает! – взрыдала красавица.

– Попрошу не кричать в кабинете, – заходясь, сказал костюм в полоску.

Красавица зажала рот платком, а костюм невидимой кистью под тянул к себе пачку бумаг и стал размашисто и косо ставить какие-то пометки на бумагах.

«Резолюции ставит!» – подумал бухгалтер, и волосы его шевель нулись.

Красавица еще что-то пискнула, но костюм так злобно рыкнул, что она умолкла. Но, движимая желанием рассказать, она зашептала Захарову:

– Приходит сегодня какая-то сволочь толстая, похож на кота, и прямо ломит в кабинет… Я говорю: «Вы видите надпись, гражданин?» А он влез, говорит: «Я уезжаю сейчас…» Ну, Прохор Наумыч, он человек нервный несколько. Вспылил. Он добрейшей души чело век, но нервный. «Понимаете вы русский язык, товарищ? Что вам надо?» А этот нахал отвечает, вообразите: «Я пришел с вами побол тать!» Как вам это покажется? А? Ну, тут Прохор Наумыч не вытер пел и крикнул: «Да вывести его вон, чтоб меня черти взяли!» Тут, во образите, этот негодяй, улыбнулся, и в ту же минуту Прохор Наумыч исчез, а костюм… – и здесь красавица разрыдалась и затем понесла какую-то околесину о том, что нужно немедленно звонить, про ка ких-то врачей, уголовный розыск…

Захаров вдруг поднялся, задом скользнул в дверь и, чувствуя, что близок к умопомешательству, покинул управление. И очень вовремя, по лестнице навстречу ему поднялась милиция. Другой на месте Захарова уже тут сообразил бы, что на сегодняшний день лучше выйти из игры и никуда больше не ходить, но бухгал тер, во-первых, был недалек, а во-вторых, добросовестен. Про клятый портфель, в котором лежало 17 тысяч вчерашней кассы, жег ему руки. Захаров, чего бы это ни стоило, хотел сдать казну и поэтому пешком, в известковой пыли, пробежал с Остоженки в Ваганьковский переулок и явился в отдел сметы и распределе ния того же управления с целью избавиться от денег, распирав ших портфель.

Отдел сметы разместился в облупленном особняке и замечателен был своими колоннами. Но не порфировые колонны в этот знамени тый день поражали посетителей отдела.

В вестибюле сбилась целая кучка их и, открыв рты, глядела на ба рышню, продающую под колонной литературу. Барышня эта плака ла и что-то злобно пыталась рассказать. Второе из ряда вон выходя щее обстоятельство заключалось в том, что из всех комнат особняка несся непрерывный грохот телефонов, к которым, по-видимому, ни кто не подходил.

Лишь только Захаров оказался в вестибюле, барышня прервала рассказ, истерически крикнула: «Опять!» – и вдруг запела дрожа щим сопрано:

– Славное море, священный Байкал!

Курьер, показавшийся на лестнице со стаканами на подносе, вы ругался коротко и скверно, расплескал чай и запел в тон барышне:

– Славен корабль, омулевая бочка!..

Через несколько секунд во всех комнатах пели служащие про славное море. Хор ширился, гремел, в финансово- счетном секторе особенно выделялись два мощных баса. Аккомпанировал хору уси лившийся грохот телефонных аппаратов и плач девицы.

– Молодцу плыть недалечко! – рыдая и стараясь стиснуть зубы, пела девица.

Курьер пытался прервать пение, вставляя матерные слова, но это ему плохо удавалось.

Прохожие в переулке стали останавливаться, пораженные ве сельем, доносившимся из учреждения. Группа посетителей под колоннами, дико вытаращив глаза, смотрела на поющую девицу. Улыбки блуждали по лицам. Лишь только первый куплет пришел к концу, пение оборвалось, курьер получил возможность выру гаться, выпустил несколько ругательств подряд, схватил поднос и исчез.

Тут в парадных дверях показался гражданин, при котором тут же в группе посетителей зашептали «доктор… доктор приехал»… и двое милицейских.

– Примите меры, доктор! – истерически крикнула девица.

Тут же на лестницу выбежал секретарь и, видимо, сгорая от стыда и растерянности, начал говорить:

– Видите ли, доктор, у нас случай массового… – но не кончил, стал давиться словами и вдруг запел неприятным козлиным тенором о том, что Шилка и Нерчинск нестрашны теперь…

–  Дурак! Дурак! – крикнула девица, но не объяснила, кого ругает, а вывела руладу, из которой явствовало, что горная стража ее не пой мала.

Недоумение разлилось по лицу врача, но он постарался совладать с собой и сурово прикрикнул на секретаря:

– Замолчите!

Видно было по всему, что секретарь и сам бы отдал все на свете, чтобы замолчать, но сделать этого не мог, и могучий, рассеянный по всему учреждению хор вместе с секретарем донес до вконец соблаз ненных ваганьковских прохожих вопль о том, что в дебрях не тро нул прожорливый зверь.

Девицу поволокли куда-то под руки, явился лекарский помощник с сумкой.

Захаров через минуту от взволнованных посетителей учрежде ния узнал в чем дело.

Оказалось, что в перерыве, предназначенном по закону для завт рака, заведующий учреждением явился в столовую как раз в тот мо мент, когда все служащие доедали питательную и вкусную свинину с бобами.

Заведующий, по словам озлобленной девицы, сиял как солнце и вел под руку какого-то «сукина сына, неизвестно откуда взявшего ся» (так точно выразилась