таинственного мага в маске, и двух его негодяев-помощников, который прекрасно запомнил, что фами лия мага именно Воланд, – значительно подвинули следствие впе ред. Сопоставление же показаний Аркадия Аполлоновича с показа ниями других, в числе которых были некоторые дамы, пострадав шие после сеанса (та, в фиолетовом белье, поразившая Римского, и, увы, многие другие), и курьер Карпов, который был посылаем в квартиру № 50 на Садовую улицу, – собственно, сразу установило то место, где надлежит искать виновника всех этих приключений.

В квартире № 50 побывали, и не раз, и не только осматривали ее чрезвычайно тщательно, но и выстукивали стены в ней, осматрива ли каминные дымоходы, искали тайников. Однако все эти меропри ятия никакого результата не дали, и ни в один из приездов в кварти ру в ней никого обнаружить не удалось, хотя и совершенно понятно было, что в квартире кто-то есть, несмотря на то что все лица, кото рым так или иначе надлежало ведать вопросами о прибывающих в Москву иностранных артистах, решительно и категорически ут верждали, что никакого черного мага Воланда в Москве нет и быть не может.

Решительно нигде он не зарегистрировался при приезде, никому не предъявлял своего паспорта или иных каких-либо бумаг, контрак тов и договоров, и никто о нем ничего не слыхал! Заведующий про граммным отделением Зрелищной комиссии Китайцев клялся и бо жился, что никакой программы представления никакого Воланда пропавший Степа Лиходеев ему на утверждение не присылал и ни чего о приезде такого Воланда Китайцеву не телефонировал. Так что ему, Китайцеву, совершенно непонятно и неизвестно, каким об разом в Варьете Степа мог допустить подобный сеанс. Когда же гово рили, что Аркадий Аполлонович своими глазами видел этого мага на сеансе, Китайцев только разводил руками и поднимал глаза к небу. И уж по глазам Китайцева можно было видеть и смело сказать, что он чист, как хрусталь.

Тот самый Прохор Петрович, председатель главной Зрелищной комиссии…

Кстати: он вернулся в свой костюм немедленно после того, как милиция вошла в его кабинет, к исступленной радости Анны Ричардовны и к великому недоумению зря потревоженной милиции. Еще кстати: вернувшись на свое место, в свой серый полосатый костюм, Прохор Петрович совершенно одобрил все резолюции, которые ко стюм наложил во время его кратковременного отсутствия.

…так вот, тот самый Прохор Петрович решительнейшим обра зом ничего не знал ни о каком Воланде.

Выходило что-то, воля ваша, несусветимое: тысячи зрителей, весь состав Варьете, наконец, Семплеяров Аркадий Аполлонович, наиобразованнейший человек, видели этого мага, равно как и треклятых его ассистентов, а между тем нигде его найти никакой возможности нету. Что же, позвольте вас спросить: он провалился, что ли, сквозь землю тотчас после своего отвратительного сеанса или же, как утверждают некоторые, вовсе не приезжал в Москву? Но если допустить первое, то несомненно, что, проваливаясь, он прихватил с собою всю головку администрации Варьете, а если вто рое, то не выходит ли, что сама администрация злосчастного теат ра, учинив предварительно какую-то пакость (вспомните только разбитое окно в кабинете и поведение Тузабубен!), бесследно скры лась из Москвы.

Надо отдать справедливость тому, кто возглавлял следствие. Про павшего Римского разыскали с изумляющей быстротой. Стоило только сопоставить поведение Тузабубен у таксомоторной стоянки возле кинематографа с некоторыми датами времени, вроде того, когда кончился сеанс и когда именно мог исчезнуть Римский, чтобы немедленно дать телеграмму в Ленинград. Через час пришел ответ (к вечеру пятницы), что Римский обнаружен в номере четыреста двенадцатом гостиницы «Астория», в четвертом этаже, рядом с но мером, где остановился заведующий репертуаром одного из москов ских театров, гастролировавших в то время в Ленинграде, в том са мом номере, где, как известно, серо-голубая мебель с золотом и пре красное ванное отделение.

Обнаруженный прячущимся в платяном шкафу четыреста двена дцатого номера «Астории» Римский был немедленно арестован и до прошен в Ленинграде же. После чего в Москву пришла телеграмма, извещающая о том, что финдиректор Варьете оказался в состоянии невменяемости, что на вопросы он путных ответов не дает или не желает давать и просит только об одном, чтобы его спрятали в бро нированную камеру и приставили к нему вооруженную охрану. Из Москвы телеграммой было приказано Римского под охраною до ставить в Москву, вследствие чего Римский в пятницу вечером и вы ехал под такой охраной с вечерним поездом.

К вечеру же пятницы нашли и след Лиходеева. Во все города бы ли разосланы телеграммы с запросами о Лиходееве, и из Ялты был получен ответ, что Лиходеев был в Ялте, но вылетел на аэроплане в Москву.

Единственно, чей след не удалось поймать, это след Варенухи. Из вестный всей решительно Москве знаменитый театральный адми нистратор канул как в воду.

Тем временем пришлось возиться с происшествиями и в других местах Москвы, вне театра Варьете. Пришлось разъяснять необык новенный случай с поющими «Славное море» служащими (кстати: профессору Стравинскому удалось их привести в порядок в течение двух часов времени путем каких-то впрыскиваний под кожу), с лица ми, предъявлявшими другим лицам или учреждениям под видом де нег черт знает что, а также с лицами, пострадавшими от таких предъявлений.

Как само собой понятно, самым неприятным, самым скандаль ным и неразрешимым из всех этих случаев был случай похищения головы покойного литератора Берлиоза прямо из гроба в грибоедовском зале, произведенного среди бела дня.

Двенадцать человек осуществляли следствие, собирая, как на спи цу, окаянные петли этого сложного дела, разбросавшиеся по всей Москве.

Один из следователей прибыл в клинику профессора Стравин ского и первым долгом попросил предъявить ему список тех лиц, ко торые поступили в клинику в течение последних трех дней. Таким образом, были обнаружены Никанор Иванович Босой и несчастный конферансье, которому отрывали голову. Ими, впрочем, занима лись мало. Теперь уже легко было установить, что эти двое стали жертвами одной и той же шайки, возглавляемой этим таинственным магом. Но вот Иван Николаевич Бездомный следователя заинтере совал чрезвычайно.

Дверь Иванушкиной комнаты № 117-й отворилась под вечер пят ницы, и в комнату вошел молодой, круглолицый, спокойный и мяг кий в обращении человек, совсем не похожий на следователя и тем не менее один из лучших следователей Москвы. Он увидел лежащего на кровати, побледневшего и осунувшегося молодого человека, с гла зами, в которых читалось отсутствие интереса к происходящему во круг, с глазами, то обращающимися куда-то вдаль, поверх окружаю щего, то внутрь самого молодого человека.

Следователь ласково представился и сказал, что зашел к Ивану Николаевичу потолковать о позавчерашних происшествиях на Пат риарших прудах.

О, как торжествовал бы Иван, если бы следователь явился к нему пораньше, хотя бы, скажем, в ночь на четверг, когда Иван буйно и страстно добивался того, чтобы выслушали его рассказ о Патриар ших прудах. Теперь сбылось его мечтание помочь поймать консуль танта, ему не нужно было ни за кем уже бегать, к нему самому пришли именно затем, чтобы выслушать его повесть о том, что произо шло в среду вечером.

Но, увы, Иванушка совершенно изменился за то время, что про шло с момента гибели Берлиоза. Он был готов охотно и вежливо от вечать на все вопросы следователя, но равнодушие чувствовалось и во взгляде Ивана, и в его интонациях. Поэта больше не трогала судьба Берлиоза.

Перед приходом следователя Иванушка дремал лежа, и перед ним проходили некоторые видения. Так, он видел город странный, непо нятный, несуществующий, с глыбами мрамора, источенными колон надами, со сверкающими на солнце крышами, с черной мрачной и безжалостной башней Антония, со дворцом на западном холме, по груженным до крыш почти в тропическую зелень сада, с бронзовыми, горящими в закате статуями над этой зеленью, он видел идущие под стенами древнего города римские, закованные в броню, кентурии.

В дремоте перед Иваном являлся неподвижный в кресле человек, бритый, с издерганным желтым лицом, человек в белой мантии с красной подбивкой, ненавистно глядящий в пышный и чужой сад. Видел Иван и безлесый желтый холм с опустевшими столбами с пе рекладинами.

А происшедшее на Патриарших прудах поэта Ивана Бездомного более не интересовало.

– Скажите, Иван Николаевич, а вы-то сами как далеко были от турникета, когда Берлиоз свалился под трамвай?

Чуть заметная равнодушная усмешка почему-то тронула губы Ива на, и он ответил:

– Я был далеко.

– А этот клетчатый был возле самого турникета?

– Нет, он сидел на скамеечке невдалеке.

– Вы хорошо помните, что он не подходил к турникету в тот мо мент, когда Берлиоз упал?

– Помню. Не подходил. Он развалившись сидел.

Эти вопросы были последними вопросами следователя. После них он встал, протянул руку Иванушке, пожелал скорее поправиться и выразил надежду, что вскорости вновь будет читать его стихи.

– Нет, – тихо ответил Иван, – я больше стихов писать не буду.

Следователь вежливо усмехнулся, позволил себе выразить уве ренность в том, что поэт сейчас в состоянии некоторой депрессии, но что скоро это пройдет.

– Нет, – отозвался Иван, глядя не на следователя, а вдаль, на гас нущий небосклон, – это у меня никогда не пройдет. Стихи, которые я писал, – плохие стихи, и я теперь это понял.

Следователь ушел от Иванушки, получив весьма важный матери ал. Идя по нитке событий с конца к началу, наконец удалось добрать ся до того истока, от