массового какого-то гипноза… Так вот, необходимо… – он не докончил фразы, стал давиться слова ми и вдруг запел тенором:

Шилка и Нерчинск…

– Дурак! – успела выкрикнуть девица, но не объяснила, кого ру гает, а вместо этого вывела насильственную руладу и сама запела про Шилку и Нерчинск.

– Держите себя в руках! Перестаньте петь! – обратился доктор к секретарю.

По всему было видно, что секретарь и сам бы отдал что угодно, чтобы перестать петь, да перестать-то он не мог и вместе с хором до нес до слуха прохожих в переулке весть о том, что в дебрях его не тронул прожорливый зверь и пуля стрелков не догнала!

Лишь только куплет кончился, девица первая получила порцию валерианки от врача, а затем он побежал за секретарем к другим – поить и их.

–  Простите, гражданочка, – вдруг обратился Василий Степано вич к девице, – кот к вам черный не заходил?..

– Какой там кот? – в злобе закричала девица. – Осел у нас в фили але сидит, осел! – И, прибавив к этому: – Пусть слышит! Я все рас скажу, – действительно рассказала о том, что случилось.

Оказалось, что заведующий городским филиалом, «вконец разва ливший облегченные развлечения» (по словам девицы), страдал ма нией организации всякого рода кружков.

– Очки втирал начальству! – орала девица.

В течение года заведующий успел организовать кружок по изуче нию Лермонтова, шахматно-шашечный, пинг-понга и кружок верхо вой езды. К лету угрожал организацией кружка гребли на пресных водах и кружка альпинистов.

И вот сегодня, в обеденный перерыв, входит он, заведующий…

– И ведет под руку какого-то сукина сына, – рассказывала деви ца, – неизвестно откуда взявшегося, в клетчатых брючонках, в трес нутом пенсне и… рожа совершенно невозможная!

И тут же, по рассказу девицы, отрекомендовал его всем обедаю щим в столовой филиала как видного специалиста по организации хоровых кружков.

Лица будущих альпинистов помрачнели, но заведующий тут же призвал всех к бодрости, а специалист и пошутил, и поострил, и клятвенно заверил, что времени пение берет самую малость, а пользы от этого пения, между прочим, целый вагон.

Ну, конечно, как сообщила девица, первыми выскочили Фанов и Косарчук, известнейшие филиальские подхалимы, и объявили, что записываются. Тут остальные служащие убедились, что пения не миновать, пришлось записываться и им в кружок. Петь решили в обеденном перерыве, так как все остальное время было занято Лермонтовым и шашками. Заведующий, чтобы подать пример, объ явил, что у него тенор, и далее все пошло как в скверном сне. Клет чатый специалист- хормейстер проорал:

– До-ми-соль-до! – вытащил наиболее застенчивых из-за шкафов, где они пытались спастись от пения, Косарчуку сказал, что у того аб солютный слух, заныл, заскулил, просил уважить старого регентапевуна, стукал камертоном по пальцам, умоляя грянуть «Славное море».

Грянули. И славно грянули. Клетчатый, действительно, понимал свое дело. Допели первый куплет. Тут регент извинился, сказал: «Я на минутку!» – и… исчез. Думали, что он действительно вернется через минуту. Но прошло и десять минут, а его нету. Радость охвати ла филиальцев – сбежал.

И вдруг как-то сами собой запели второй куплет. Всех повел за со бою Косарчук, у которого, может быть, и не было абсолютного слу ха, но был довольно приятный высокий тенор. Спели. Регента нету! Двинулись по своим местам, но не успели сесть, как, против своего желания, запели. Остановиться – не тут-то было. Помолчат минуты три и опять грянут. Помолчат – грянут! Тут сообразили, что беда. За ведующий заперся у себя в кабинете от сраму.

Тут девицын рассказ прервался. Ничего валерьянка не помогла.

Через четверть часа к решетке в Ваганьковском подъехали три гру зовика, и на них погрузился весь состав филиала во главе с заведующим.

Лишь только первый грузовик, качнувшись в воротах, выехал в переулок, служащие, стоящие на платформе и держащие друг друга за плечи, раскрыли рты, и весь переулок огласился популярной пес ней. Второй грузовик подхватил, а за ним и третий. Так и поехали. Прохожие, бегущие по своим делам, бросали на грузовики лишь бег лый взгляд, ничуть не удивляясь и полагая, что это экскурсия едет за город. Ехали, действительно, за город, но только не на экскурсию, а в клинику профессора Стравинского.

Через полчаса совсем потерявший голову бухгалтер добрался до финзрелищного сектора, надеясь наконец избавиться от казенных де нег. Уже ученый опытом, он прежде всего осторожно заглянул в продол говатый зал, где за матовыми стеклами с золотыми надписями сидели служащие. Никаких признаков тревоги или безобразия бухгалтер здесь не обнаружил. Было тихо, как и полагается в приличном учреждении.

Василий Степанович всунул голову в то окошечко, над которым было написано: «Прием сумм», – поздоровался с каким-то незнако мым ему служащим и вежливо попросил приходный ордерок.

– А вам зачем? – спросил служащий в окошечке.

Бухгалтер изумился.

– Хочу сдать сумму. Я из Варьете.

– Одну минутку, – ответил служащий и мгновенно закрыл сеткой дыру в стекле.

«Странно!» – подумал бухгалтер. Изумление его было совершен но естественно. Впервые в жизни он встретился с таким обстоятель ством. Всем известно, как трудно получить деньги; к этому всегда мо гут найтись препятствия. Но в тридцатилетней практике бухгалтера не было случая, чтобы кто-нибудь, будь то юридическое или частное лицо, затруднялся бы принять деньги.

Но наконец сеточка отодвинулась, и бухгалтер опять прильнул к окошечку.

– А у вас много ли? – спросил служащий.

– Двадцать одна тысяча семьсот одиннадцать рублей.

– Ого! – почему-то иронически ответил служащий и протянул бухгалтеру зеленый листок.

Хорошо зная форму, бухгалтер мигом заполнил его и начал развя зывать веревочку на пакете. Когда он распаковал свой груз, в глазах у него зарябило, он что-то промычал болезненно.

Перед глазами его замелькали иностранные деньги. Тут были пач ки канадских долларов, английских фунтов, голландских гульденов, латвийских лат, эстонских крон…

– Вот он, один из этих штукарей из Варьете, – послышался гроз ный голос над онемевшим бухгалтером. И тут же Василия Степано вича арестовали.

В то самое время, как старательный бухгалтер несся в таксомоторе, чтобы нарваться на самопишущий костюм, из плацкартного мягкого вагона № 9 киевского поезда, пришедшего в Москву, в числе других вышел приличный пассажир с маленьким фибровым чемоданчиком в руке. Пассажир этот был не кто иной, как дядя покойного Берлиоза, Максимилиан Андреевич Поплавский, экономист- плановик, прожи вающий в Киеве на бывшей Институтской улице. Причиной приезда Максимилиана Андреевича в Москву была полученная им позавчера поздним вечером телеграмма следующего содержания:

«Меня только что зарезало трамваем на Патриарших.

Похороны пятницу, три часа дня. Приезжай. Берлиоз».

Максимилиан Андреевич считался, и заслуженно, одним из ум нейших людей в Киеве. Но и самого умного человека подобная теле грамма может поставить в тупик. Раз человек телеграфирует, что его зарезало, то ясно, что его зарезало не насмерть. Но при чем же тог да похороны? Или он очень плох и предвидит, что умрет? Это воз можно, но в высшей степени странна эта точность – откуда ж он тактаки и знает, что хоронить его будут в пятницу в три часа дня? Удиви тельная телеграмма!

Однако умные люди на то и умны, чтобы разбираться в запутан ных вещах. Очень просто. Произошла ошибка, и депешу передали исковерканной. Слово «меня», без сомнения, попало сюда из другой телеграммы, вместо слова «Берлиоза», которое приняло вид «Бер лиоз» и попало в конец телеграммы. С такой поправкой смысл теле граммы становился ясен, но, конечно, трагичен.

Когда утих взрыв горя, поразивший супругу Максимилиана Анд реевича, тот немедленно стал собираться в Москву.

Надлежит открыть одну тайну Максимилиана Андреевича. Нет спору, ему было жаль племянника жены, погибшего в расцвете лет. Но, конечно, как человек деловой, он понимал, что никакой особен ной надобности в его присутствии на похоронах нету. И тем не ме нее Максимилиан Андреевич очень спешил в Москву. В чем же было дело? В одном – в квартире. Квартира в Москве! Это серьезно. Неиз вестно почему, но Киев не нравился Максимилиану Андреевичу, и мысль о переезде в Москву настолько точила его в последнее вре мя, что он стал даже худо спать.

Его не радовали весенние разливы Днепра, когда, затопляя остро ва на низком берегу, вода сливалась с горизонтом. Его не радовал тот потрясающий по красоте вид, что открывался от подножия памят ника князю Владимиру. Его не веселили солнечные пятна, играю щие весною на кирпичных дорожках Владимирской горки. Ничего этого он не хотел, он хотел одного – переехать в Москву.

Объявления в газетах об обмене квартиры на Институтской ули це в Киеве на меньшую площадь в Москве не давали никакого резуль тата. Желающих не находилось, а если изредка они и отыскивались, то их предложения были недобросовестны.

Телеграмма потрясла Максимилиана Андреевича. Это был мо мент, который упустить было бы грешно. Деловые люди знают, что такие моменты не повторяются.

Словом, невзирая ни на какие трудности, нужно было суметь унасле довать квартиру племянника на Садовой. Да, это было сложно, очень сложно, но сложности эти нужно было во что бы то ни стало преодо леть. Опытный Максимилиан Андреевич знал, что для этого первым и непременным шагом должен быть следующий шаг: