На общем собрании боевиков «Иван Николаевич» по обыкновению молчал, — говорил Савинков. Он повторял те же аргументы, но только более красноречиво, в присущей ему красивой форме. Настроение боевиков было удрученное. Уйти от работы?! Несмотря на всю безнадежность нарисованной нашими шефами картины, не все на это согласились.

Сложить оружие было психологически невозможно. Свирепствовали военно-полевые суды, виселицы, диктатура Столыпина была в полном расцвете. Мы верили в силу террора и необходимость его в тот момент. После некоторого обсуждения из нас создалась небольшая группа, которая решила продолжать борьбу на свой страх и риск. Наиболее опытным среди нас, как проведший более долгий срок в Б. О., был Зильберберг, который к тому же являлся инициатором создания нового боевого отряда; он же и стал во главе его. ЦК партии тоже из всех боевиков ближе знал и больше ценил как раз его, Зильберберга. Еще свежо было воспоминание, как минувшим летом он, по поручению ЦК, организовал и удачно выполнил побег Савинкова.

В состав нового отряда вошли: Зильберберг, его жена — «Ирина», Петя Иванов, Кудрявцев («Адмирал»), Сулятицкий, я, немного позже М. А. Прокофьева, Никитенко, студент Петербург, университета Синявский («Кит Пуркин») и Сергей Ник. Моисеенко (брат «Опанаса»).

Так организовалась группа, получившая название Центрального боевого отряда партии с.-р.

Рашель Лурье и Владимир Азеф отошли от работы и вскоре уехали за границу. Кроме них отошло еще несколько человек, фамилий которых я не помню.

ЦК санкционировал создание нашей группы. В средствах нас, однако, ограничили; паспортов для нас у ЦК не оказалось. Зильбербергу пришлось их добывать самому. Это последнее обстоятельство имело для нас в будущем большое значение.

Правда, мне «Иван Николаевич» дал паспорт. Перед моим отъездом с Иматры он позвал меня к себе. В это время «Иван Николаевич», тяжело больной, лежал в одном из номеров той же гостиницы «Отель туристов». У него образовалась флегмона, и от опухоли в горле он чуть не задохся. Слег он после нашего совещания и не мог участвовать в открывшемся совете партии. К больному вызвали профессора-хирурга из Гельсингфорса, при нем безотлучно находилась его жена. Марк Андреевич Натансон проводил у него все свободное от заседаний время, посвящая во все решения совета партии. Несмотря на болезнь, «Иван Николаевич» внимательно следил за ходом всех работ. Опасность для жизни больного скоро миновала, и я увидела «Ивана Николаевича», когда ему было уже лучше. На дверях его комнаты, во втором этаже отеля, висело объявление: «Здесь больной, просят соблюдать тишину». И Марк Андреевич, крайне озабоченный болезнью такого крупного «боевика», осторожно, бесшумно подходил к дверям комнаты, чтобы поделиться с ним впечатлениями от заседаний.

В один из таких моментов зашла к «Ивану Николаевичу» и я. Он указал мне на ящик маленького столика около кровати и сказал, правда, еще хрипло и с трудом:

— Там два женских паспорта. Один вы можете взять; вы берите себе какой более подойдет.

Я взяла паспорт на имя Анны Казимировны Янкайтис. Конечно, в этот момент я и не подозревала, какую опасность для меня представляла эта «товарищеская» услуга Азефа.

Затем я простилась с ним. Я чувствовала на себе его упорный гнетущий взгляд. Было какое-то недовольство и раздражение в этом взгляде, для меня столь непривычном. Он был мне непонятен. «Что же, неужели он так раздражен на то, что мы не признали его аргументов и без него решаемся продолжать работу?», — думалось мне после этого визита.

C Иматры наша группа разъехалась по разным местам, мы условились встретиться в Петербурге. «Николай Иванович» просил меня не задерживаться в Выборге, выехать временно в Таммерфорс и там ждать от него телеграммы с вызовом в Петербург. Ехать прямо из Выборга представлялось неудобным: меня легко могли проследить. В Таммерфорсе же я могла установить, следят за мной или нет. Я прожила там дней 5–6. Был уже конец октября или даже начало ноября. За эти дни в гостинице, где я остановилась, я приготовила два снаряда, решив провезти их с собой в Петербург. Я рассчитывала, надеясь на свой опыт, что на границе таможенный чиновник не будет придирчиво осматривать мои вещи. Один из снарядов я намеревалась провезти на себе, под платьем, а другой в вещах. Для этого, обтянув снаряд легким слоем ваты и цветным шелком, я наклеила еще украшения, какие обыкновенно встречаются на коробках конфет. В Петербург я приехала благополучно.

С «Николаем Ивановичем» я увиделась в тот же день в одном из ресторанов, где у него была явка. До приискания комнаты я заняла номер гостиницы где-то на Лиговке, подле Невского.

Комнату я нашла по объявлению «Нового времени» в Кузнечном переулке, у вдовы генерала с какой-то украинской фамилией. Квартира была в 3 или 4 этаже, с парадной лестницей и швейцаром. Моя комната прямо из передней отделялась глухой стеной от следующей какой-то необитаемой проходной, за которой находилась кухня. Кроме самой генеральши, в квартире жила старуха-прислуга, важная, полная, всегда враждовавшая с хозяйкой. Сама генеральша, которой было далеко за сорок, видимо, стремилась еще пожить. В ее распоряжении оставались три просторных комнаты, меблированные с большой претензией. Большую часть дня генеральша проводила в своей спальне, из которой появлялась не раньше двух часов. Показываться при дневном освещении она не любила, а вечером, действительно, производила впечатление хорошо сохранившейся женщины. Секрет ее долгого пребывания в своих внутренних покоях мне открыла старуха-прислуга, скоро со мной сдружившаяся. Там оказался целый «институт красоты».

Когда по приезде я устраивалась на новоселье, то обратила внимание на странную деталь, бросившуюся мне в глаза как уже специалисту своего дела. В гардеробе, на дне пустого ящика, в уголке, закатилось несколько блестящих шариков. Мне показалось, что это ртуть; я вынула их, рассмотрела. Но оказалось, что это были кусочки сплава, какие всегда остаются при паянии. Кто же тут жил до меня?.. Ознакомившись с прислугой, которая отличалась большой словоохотливостью, я расспросила ее, сдавали ли комнату до меня, кто жил. Старуха рассказала, что до меня жила здесь молоденькая барышня, должно быть, богатая, хорошо одевавшаяся, и описала внешность этой «барышни». Мне стало ясно, что тут жила Рашель; а затем я получила подтверждение своей догадки через кого-то от самой Рашель.

Чтобы придать в глазах хозяйки легальность моему проживанию в Петербурге, я записалась на частные курсы иностранных языков на Невском, и иногда заходила туда. Я сказала ей, что приехала подучиться языкам, чтоб затем поступить где-нибудь в провинции на место.

Работа моя в группе сводилась пока исключительно к технике. В этот период в Петербурге параллельно действовали, кроме нашей, еще. две боевые группы: одна, в центре которой стояла «Бэла» (Татьяна Лапина), и другая — северный летучий боевой отряд, группа «Карла» (Трауберга).

Наш отряд, по плану Зильберберга, решил не сосредоточивать своих сил исключительно на организации слежки; к тому же в первый месяц для этого нас было слишком мало. Мы поставили себе целью использовать те информационные связи, которые остались от прежней Б. О., и попытаться расширить их; самим же заняться проверкой сведений, которые удастся получать. Все мысли по-прежнему были устремлены на Столыпина, хотя параллельно с ним выдвигался также вел. князь Николаи Николаевич, реакционное влияние которого в этот период значительно усилилось. Мы помнили также, что именно Николай Николаевич, в качестве главнокомандующего войсками Петерб. военного округа, утвердил смертный приговор над Зинаидой Васильевной Коноплянниковой, первой женщиной, погибшей на виселице после 1 марта 1881 году.[118]

Группе «Бэлы» было поручено дело фон дер Лауница,[119] тогдашнего петербургского градоначальника. Отряд же «Карла» подготовлял покушение на военного прокурора Павлова.[120] С первой, т. е. с группой «Бэлы», мне пришлось поддерживать самые тесные отношения. В качестве техника я обслуживала и их. В группу «Бэлы» входили: Роза Рабинович, Сергей Ник. Моисеенко и рабочий по кличке «Александр».

Несколько раз «Бэла» назначала день покушения, но дело не удавалось: то градоначальник проедет не в тот час, когда они ждут его, а то и совсем не выедет. Это напоминало историю с Дубасовым. Бывали и