пожелаете... Клянусь!

- Пожелаю, пожелаю...

Геша вернулась к столу, встретила тревожный, вопрошающий взгляд капитана.

- Я на часок, - сказала она, поведя глазами в сторону двери. - Я обязательно вернусь.

Капитан незаметно кивнул ей и, взяв салфетку, стал торопливо вытирать губы.

- Нет, нет, - сказала Геша, обращаясь уже ко всем, - вы оставайтесь, веселитесь, а мне необходимо отлучиться на часок... Это очень важно. До скорого! – Она помахала стиснутыми пальцами, держа руку возле груди, сощурилась в улыбке, как бы прося прощения, и потаенно спросила глазами у капитана: «Что ты хочешь делать? Ни в коем случае, ты мне не нужен».

«Почему? - так же потаенно спросил насторожившийся капитан. – Я это сделаю, как надо».

«Нет, я прошу тебя. Ты можешь все испортить».

«Хорошо, хорошо, я остаюсь», - ответил капитан и, покорно опустив глаза, положил салфетку на стол.

- Мы вас не отпустим, - сказал диктор. - Я довольно скоро должен родиться, часов через пять или шесть... Как сейчас помню...

Кантонистов ждал ее, надев черную кожу, помог одеться Геше, подержав ее плащ за лацканы, распахнул перед нею дверь, сунув швейцару деньги, взял вскоре частника на «Жигулях», быстро договорившись с ним об оплате. Геша спустилась по ступенькам гостиницы и огляделась по сторонам. Садясь уже в машину, увидела и услышала с нежным чувством облегчения, как на больших оборотах греется двигатель «Москвича», на котором привез ее сюда капитан.

В новенькой, душистой и уютной «шестерке» звучало радио, машина легко разогналась и бесшумно катила по темной улице, освещая серый асфальт ближним светом. Геша удивленно улыбалась, видя боковым зрением не отстающего от них, растворенного во тьме сизого «Москвича».

«Чудак, - думала она с волнением, - он ничего не понял. Ровным счетом ничего. - Но ей было приятно, что Капитан не понял ее и все сделал по-своему. - Так, а теперь мы свернули на Никольскую, - размышляла она. - Ага, понятно... Но что же он хочет предпринять?»

«Москвич» ехал следом метрах в пятнадцати, и Геше казалось, что Кантонистов в любой момент может обнаружить преследование - так явно и неумело вел свою машину по следу капитан, Но Кантонистов, кажется, дремал, уронив голову на грудь. Возле старого двухэтажного дома он огляделся и велел водителю остановиться. Геша заметила, как «Москвич», замигав сигналом левого поворота, проехал мимо и свернул в ближайший переулок, темнеющий с другой стороны улицы, наискосок от дома, куда повел Гешу полусонный и молчаливый Кантонистов.

Темный двор, тусклая лампочка над крылечком, полутьма каменной лестницы, ведущей наверх, четыре двери первого этажа, бряканье и звон ключей, которые Кантонистов вынул из кармана. Одним из них он отпер входную дверь коммунальной квартиры.

Геше стало не по себе, когда он, обняв ее за плечи, подтолкнул в желтый полусумрак длинной и тесной прихожей.

- Соседи, - прошептал он и поморщился.

На деревянной, крашенной в коричневый цвет, филенчатой двери висел тяжелый замок.

- Экзотика! - шепотом сказал Кантонистов, отпирая висячий замок, а потом другой, внутренний.

Он был мрачен и казался очень усталым.

- Что это по-вашему? - спросил он, зажигая свет в маленькой комнатке. - Разве не лачуга?

Геша подумала, что капитан, конечно, заметит свет, зажегшийся в туманном окне, и на душе ее стало полегче.

- Ну, хорошо, - сказала она с усмешкой. - А где животное? Вообще я боюсь собак и ждала какое- нибудь чудовище,

- Подождите, - устало сказал Кантонистов. - Может быть, и увидите... Это, действительно, чудовище...

Геша брезгливо села на краешек стула с грязной засаленной обивкой неопределенного цвета и огляделась. Комната как комната, маленькая, рассчитанная на одного человека, и то очень неприхотливого. Окно заложено картоном. Грязное, мутное стекло. Амбарный замок на столе, куда положил его Кантонистов. Кружевной клочок обгрызенной какой-то... нет! Это была не просто бумага! Это был клочок двадцатипятирублевой купюры! Она удивленно взглянула на Кантонистова, а тот, нахмурившись, смахнул его на пол, как мусор, сделав это слишком поспешно и притом постаравшись скрыть это движение от озадаченной Геши.

- Времени нет! - сказал он, разводя руками. - Некогда .убраться, Я вам говорил! Всюду мусор. Не привык жить без женщины… Женщина в доме - это всегда порядок. У вас не болит сегодня голова? Какое-то проклятие... А собственно, зачем мы с вами приехали в эту лачугу? Скажу откровенно, меня обманули. Я завтра же улетаю домой. Что будем пить? Здесь нет даже приличной рюмки! - Пейте, что хотите, меня увольте. Кантонистов снял пиджак. На покатых плечах, на рубашке маленькие погончики. Взгляд его был потухшим, как будто он обратил его вовнутрь, прислушиваясь к самому себе. Ни улыбки, ни движения на безжизненном, бледном лице.

Достал из маленького холодильника початую бутылку пива, на ходу поддав носком ботинка лежащий на полу кружевной, очень странный клочок купюры, загоняя его под холодильник. Геша заметила это и зябко передернула плечами, А Кантонистов, стоя, кивнул ей, залпом выпил пива из горлышка и зажмурил глаза.

- Вот что интересно! – сказала Геша, поднимаясь. - Вы меня позвали продемонстрировать свое искусство пить из бутылки?

- Подождите, - ответил Кантонистов, махнув рукой. - Мне нужно прийти в себя. Я ж вам говорю, очень устал! Не могу жить, ночевать, спать на паршивой этой постели, боюсь одиночества. Дайте прийти в себя! Мне необходимо с вами поговорить. – И он внимательно, исподлобья, долго смотрел в глаза Геши.

Она с трудом выдержала этот взгляд, чувствуя, как дрожат веки и ресницы.

- Дайте прийти в себя, - повторил он. - Тоска! Вы знаете, что такое тоска? Женщинам не дано почувствовать. У них другие заботы. Тоскующая женщина – это всего навсего женщина, которую разлюбил мужчина. Мыльный пузырь. Простите за откровенность, - сказал он, усаживаясь на кровать.

- Бог простит, - отшутилась Геша.

- Никогда так не тосковал. Никому никогда не жаловался. Цените! Что за город такой тоскливый?

- Уже оценила. Что дальше?

- А дальше? Сядьте, пожалуйста. Стул грязен, как капот грузовика. Что я могу? Садитесь на кровать. Здесь почище. Но вы не захотите, знаю... Как же! И правильно сделаете. На кроватях не сидят. Особенно в таком платье. Красивый цвет: не лиловый, не серый... Ибрагим дурак... – сказал он, превозмогая себя. - Мальчишка, ай-яй-яй!

Речь Кантонистова стала медлительней, тупее, а глаза, взгляд которых был направлен на Гешу, сделались совсем каменными - голубовато-серыми халцедонами в пасмурную погоду, когда ни один лучик не светится в глубине.

- Я думал о вас, - сказал Кантонистов. - Ложился на эту, не знаю, как ее назвать, и единственное мое спасение - вы... Все эти дни вы были рядом…

- У вас больное воображение. Чья эта комната?

- Я ведь не задал вам еще ни одного вопроса, едва ворочая языком ответил Кантонистов, - Мне не хочется слышать и от вас. Устал. Давайте помолчим.

- Глупость какая-то! «Помолчим»!

Перед ней сидел на застеленной кровати дьявольски усталый или мертвецки пьяный человек, принадлежащий к тому кругу друзей Ибрагима, в котором не принято было церемониться с женщинами. Жить просто так из дружеских чувств в «бедной лачуге», не получая выгоду от вынужденных неудобств? Что же его удерживало здесь? Какие-то дела... Почему обрывок купюры валялся на столе? Все это угнетало Гешу, а деньги, которые опять, как когда-то, бросились ей в глаза, наводили на мрачные предчувствия, словно пробудившийся инстинкт пророчил беду, тревожа Гешу и побуждая к каким-то неясным действиям.

В наступившей тишине она услышала вдруг подозрительный шорох в темном углу комнаты.