тебя поэтому, летай как можно ниже».

Султан-хан читал письмо и смеялся:

– Вай, дедушка Расул. У нас весь полк безаварийный, а ты на мою голову целую катастрофу накликаешь.

Был еще один человек, регулярно писавший Султану, – его однокурсница Лена Позднышева, кончавшая институт. Пожалуй, раньше никто так не подтрунивал над Султан-ханом, как эта зеленоглазая, острая на язык Лена. Но странное дело – она подсмеивалась всегда незлобиво, ласково, так что горячий Султан-хан ни разу не вспыхнул и не вспылил. На любого насмешника он готов был броситься с кулаками, а с ней тотчас же соглашался и начинал поддакивать. Он даже не запротестовал, когда Лена категорическим тоном однажды сказала:

– Вот что, товарищ Султан-хан. От твоего имени феодализмом отдает. Не буду я тебя звать Султаном. Ты для меня отныне Сергей. Да, да.

Ничего не было между ними, кроме этой легкой, покровительственной со стороны Леночки дружбы. Позднее, когда он был уже на западной границе, переписка с Леной вспыхнула и стала совсем иной. От нее теперь приходили серьезные, немножко грустные письма. В них сквозила тревога. Лена писала, что после института ее пошлют в какой-нибудь далекий уголок нашей страны, и она очень не скоро увидит своего крестника Сергея. Султан-хан сообщил намеками о своем отношении к Лене деду и получил от него короткое, строгое письмо с призывом быть решительным и мудрым. Дедушка Расул писал, что будет уважать «белую невесту» внука и что вдвоем они обязательно заставят Султана летать пониже. Семнадцатого июня сорок первого года Султан-хан выехал в отпуск. За день перед этим был получен приказ о присвоении ему звания капитана. В поезде он ехал уже со шпалой в голубых петлицах синего выходного френча. На него, стройного, молодого, осанистого, поглядывали молодые пассажирки. Но Султан-хан, как подлинный горец, был верен только одной привязанности. Покачиваясь на мягкой верхней полке – он впервые ехал в мягком вагоне, – Султан-хан думал о том, как, пробыв два-три дня у своего деда Расула, он поедет в большой южный город, отыщет там Лену и в авиагарнизон возвратится вместе с ней.

Одно лишь немного беспокоило Султан-хана – его правая рука. На ладони несколько дней назад появилось бурое пятнышко величиной с гривенник. В суете учебных будней он не придал этому значения. Думал: пройдет. Но пятнышко разрослось, края его стали зазубренными, потемнели. Временами ладонь становилась вялой и рыхлой.

Как-то он схватился ею за горячий алюминиевый чайник и не ощутил боли. В другой раз, зажигая спичку, нечаянно подставил под огонь указательный палец правой руки и тоже не почувствовал боли. Словно костяной, лежал палец на желтом огоньке. Товарищи спрашивали:

– Султан-хан, что у тебя с рукой?

– Так. Обжегся, – неохотно отвечал он.

– Надо в санчасть сходить.

– Да. Надо.

В дорогу капитан перевязал руку свежей марлей, перевязал туго, и ему даже показалось, что ладонь приобрела прежнюю упругость.

Дома в ауле в первый же вечер, когда поугасли бурные восторги дедушки Расула и других стариков, прибывших, чтобы собственными глазами поглядеть на первого в ауле летчика-истребителя, когда гости разошлись, Султан развязал марлю и протянул старику ладонь.

– Вот какая-то чертовщина, – сказал он небрежно. Он ожидал, что дедушка Расул, хорошо знавший многие болезни своего края и врачевавший травами, сразу же порекомендует ему какой-нибудь настой или мазь. Но старик с очень серьезным видом взял его руку в свои высохшие ладони.

– Покажи, мальчик, покажи! Сюда на свет.

Он подвел внука к столу, где среди тарелок с остатками соусов и шашлыка горела настольная электрическая лампа, и приблизил его ладонь к абажуру. Зеленоватые, угасающие глаза старика неожиданно расширились. Султан-хан ясно прочитал на лице у дедушки Расула испуг. Тяжело дыша, старик опустил его руку.

– Скажи, мальчик, это у тебя давно?

– С неделю назад появилось, дедушка Расул. А что? – уже с тревогой откликнулся Султан-хан.

– Подожди-ка, мальчик, дай еще раз твою руку.

Старик достал складной нож, зажег спичку, подержал острие на огне и потом этим острием уколол внука в ладонь. Султан-хан почти не поморщился.

– Как, тебе не больно? – вскричал дед.

– Да. Почти нет.

Дедушка Расул схватился руками за свою лохматую седую голову и забормотал какую-то молитву.

– О, мальчик. Меня не на шутку тревожит твоя рука. Давай позовем старого Керима. Он на всю округу славен, наш старый Керим. Нет ни одной болезни, которая его не боялась бы.

Керим лет пятьдесят проработал врачом в местной больнице. Багровое пятно на ладони Султан-хана привело и его в такой же испуг, как дедушку Расула. Керим неожиданно перешел на малознакомый капитану лезгинский язык и долго говорил с Расулом. Часто повторялись в разговоре слова «лепра» и «ганзен». Все- таки по отдельным восклицаниям Султан-хан понял: Керим допытывался у его деда, болел ли кто-либо такой болезнью у них в роду. И дедушка Расул отвечал утвердительно, грустно склоняя седую голову: да, у них в роду от этой болезни ушел в горы и умер его сын Сулейман, родной дядя Султан-хана. Словно приговоренный к смерти, побледневший сидел перед ними капитан. Тягостность этих минут становилась невыносимой, и, сердито сверкнув глазами, он разрушил ее:

– Ну, вот что, старики. Довольно колдовать. Прекратите эти тайные переговоры при мне!

– Хорошо, – тихо сказал Керим, – ты садись, Султан-хан. Садись и слушай. Ты летчик, и у тебя всегда есть два больших крыла. Им любой орел позавидует. Ты летчик и джигит. Значит, сердце у тебя крепче скалы должно быть. А раз так – слушай правду!

Керим нагнул голову, подбирая слова. Его розоватая лысина была прикрыта на макушке прядками совершенно седых волос. Опустив глаза, не глядя на летчика, он продолжал:

– Наши высокие горы – гостеприимный край. Много хороших гостей заходит сюда. Но заходит иногда и плохой гость. Такой гость – эта редкая и страшная болезнь. Никто не знает, как и откуда она приходит к людям. Я видел одного профессора, спутавшего ее с проказой. Это не проказа, Султан-хан, хотя по внешним признакам на нее очень похожа. Но такая болезнь, пусть она и не заразна, очень и очень тяжела.

– Значит, я… – не договорил капитан. Но доктор резко поднял голову:

– Нет! Будь сильным, джигит, и слушай меня до конца. Старый Керим не сказал, что у тебя именно эта болезнь. Старый Керим даст отрубить себе палец на любой руке, лишь бы у тебя не было этой болезни. Но если у тебя появится еще одно такое пятно ты должен немедленно идти к врачам, чтобы еще раз себя проверить. Пусть даже в это время земля перестанет вращаться вокруг солнца – ты все равно должен идти к врачам!

Султан-хан, овладев собой, быстро поднялся со стула.

– Ну, спасибо за правду, – глухо поблагодарил он.

А на следующий день аул облетела тревожная весть: война!

Простившись с дедушкой Расулом, капитан на попутной колхозной машине уехал в Грозный. Он торопился в полк, оказавшийся теперь на самом ответственном направлении. Железнодорожный комендант, озабоченный отправкой воинских эшелонов, рассеянно читал его отпускной билет.

– На какой поезд я вас посажу? И зачем вам поезд, товарищ капитан? Завтра утром в Минск летит транспортный самолет. Я позвоню, и вас возьмут…

Самолет улетал на рассвете, у капитана оставались впереди почти сутки… Он медленно побрел по городу.

Колоннами проходили солдаты, в касках, со скатками, с противогазами за плечами. Вперемежку с ними мели сухую пыльную мостовую подошвы молодых парней и пожилых мужчин, спешивших на призывные пункты. Трактор протащил длинноствольную зенитную пушку. Прогромыхали две тридцатьчетверки и скрылись за углом, оставляя в жарком июньском воздухе густой запах солярки. То в одном, то в другом конце города вспыхивали песни. И все это были хорошие советские песни, которые пелись в дни самых тяжелых испытаний. Где-то звучало «По долинам и по взгорьям», другие задумчиво выводили: «Вдруг вдали