предпочел бы вернуться домой на ней, а не на этом бриге. Бриг слишком мал для меня, Миллз.

Я кивнул, не доверяя своему голосу. Да и все равно, он заговорил снова, и на этот раз его голос звучал резко, как удары хлыста.

– Конечно, мне повезло, Миллз. – К этому моменту мне стало казаться, что имя Миллз он произносит с издевкой… Однако мне хватило ума сообразить, что это, скорее всего, страх играет со мною свои шутки.

– Повезло, сэр? – переспросил я, и в тоне моем звучало и уважение, и внимание.

– Я опасался, что, когда придет время разбираться с делами на том острове и, разумеется, на том судне, к которому мы плывем…

Он снова сделал паузу, и я осмелился спросить:

– Как скоро мы предполагаем достичь… – но я тут же замолк, увидев, что Молтби смотрит на меня так, будто я нарушил субординацию. Вопрос мой он оставил без внимания.

– Там, на борту «Испаньолы», были люди, Миллз, бежавшие от правосудия. Убийцы, проще говоря. Их забрала чума – вот что я имею в виду, когда говорю, что мне повезло. В ином случае мне пришлось бы действовать от имени его величества короля, поскольку я имею честь быть его советником. А мне известно, что его величество не пожелает, чтобы я обременял этими людьми королевские суды. Ни одним из них.

Я кивнул.

– Мне представляется, что это… мудро… это можно понять, сэр. – Я делал паузы, подыгрывая ему.

– Один из них, – продолжал он, – поймите это, Миллз… Один из них был всего лишь ребенок, маленький мальчик. Уже обратившийся ко злу. – Молтби сверкнул глазами. – Я, Миллз, испытываю особую ненависть к папистам.[21] Но существует пункт, по которому я с ними нахожусь в полном согласии. Они утверждают, что характер человека складывается с семи лет, когда – как они говорят – мы уже можем отличить добро от зла. Судьба этого мальчика оказалась добра к нему – чума настигла его прежде, чем я.

Он убил бы Луи! Сильвер был прав в оценке Молтби! Этот человек – воплощенное злодейство!

Когда Вэйл отвел меня обратно в каюту, доктор Баллантайн уже ждал меня там. Я подробно пересказал ему содержание этой ужасной беседы и с этого момента стал с нетерпением считать часы до той поры, когда смогу покинуть зловещий черный бриг.

Тем не менее я продолжал пристально следить за жизнью на борту. Изначальная команда судна – лица и голоса этих матросов я помнил со времени моего тяжкого пребывания среди них – исполняла свои обязанности с четкостью, которая, по моему мнению, рождалась из страха. «Добровольцы» Сильвера смешались с ними и разделяли эти обязанности, но берегли свои силы. «Джентльмены» Молтби тоже вели себя весьма сдержанно, хотя я замечал, что они то и дело внимательно посматривают на меня, особенно Иган. И никогда я не встречал на борту горбуна, разве только видел его издали, да и то редко, за что ежедневно благодарил судьбу.

Дни шли, и настроение на бриге менялось. Не могу сказать, чтобы атмосфера на этом судне была вообще легкой и приятной, но естественная непринужденность испарялась день ото дня. Это дало мне понять, что мы приближаемся к цели; впрочем, по опыту двух моих вояжей мне почему-то представляется, что в море человек каким-то таинственным образом способен чувствовать, где находится, даже не видя земли или какого-нибудь другого ориентира.

Однажды, поздно утром, мы наконец завидели «Испаньолу». Она оставалась там же, где я в последний раз ее видел: севернее Северной стоянки, к востоку от возвышенности Фок-мачта. Пока я отсутствовал, я часто думал о том, как мог бы поступить капитан Рид. Обойти вокруг острова? Пожалуй, нет, – думал я. Удивившись тому, что Бену Ганну не удалось вернуться на корабль, Рид должен был бы замереть в ожидании: если тот, кто так хорошо знает остров, тоже не смог вернуться, это может служить подтверждением, что произошло что-то очень серьезное.

В общем, я догадался, что, поскольку капитан Рид понимал положение «Испаньолы», он решил дождаться судна, которое должно было прийти на помощь. Это также означало, как указывал мой дядюшка, что корабль легко будет найти, если, паче чаяния, кому-то из его команды удастся вернуться.

Мне помнится, что тот миг, когда мы снова увидели «Испаньолу», породил во мне смешанные и очень сильные чувства. Вэйл поспешно спустился за мной – Молтби просил, чтобы я присутствовал; он буквально кипел от возбуждения, размахивая подзорной трубой. И как земля всегда возникает вдали, если смотришь в ее сторону с моря, появился вдали Остров Сокровищ, но едва различимый, словно длинное низкое облако или просто игра света. Медленно-медленно вырисовывались его очертания, и тут я уверенно подумал: «Вот и он!» В тот же самый момент я стал искать взглядом «Испаньолу»: ведь мы шли с северо-востока, так что она должна была появиться прямо по курсу.

Молтби первым увидел ее в подзорную трубу и тут же попытался, как я понял, вывести меня на чистую воду.

– Там что-то есть! – восклицал он, то раздвигая, то снова сдвигая подзорную трубу. – Посмотрите, Миллз!

И тут – в этом и состояла его уловка – он вручил трубу мне.

К счастью, у меня хватило ума не попасться на эту удочку, хотя его предложение было вроде бы вызвано просто живым интересом. Жестом сожаления я указал на свои глаза, завешенные муслином, скрывавшим мое лицо, и он, пристально посмотрев на меня, произнес: «Ах, да!», кивнул и снова поднес трубу к глазам. Затем он ушел.

Эта хитрость меня не испугала, наоборот, я стал приглядываться более тщательно и вскоре разглядел верхушки далеких мачт, упирающихся в небо. Даже на таком расстоянии и при том, что тонкая ткань мешала мне что-либо как следует разглядеть, я был совершенно потрясен, снова увидев «Испаньолу».

Чувства мои пришли в сильное смятение. С одной стороны, мне предстояло вскоре увидеться со всеми столь дорогими моему сердцу людьми; с другой – я подходил к ним на корабле, несущем им смертельную опасность – из-за меня все они могли лишиться жизни. Я вел столь серьезную игру, что от мысли об этом в горле у меня встал ком.

Однако в этот самый момент, словно мой мозг отправил ему послание, рядом со мной появился мой главный козырь в этой игре. Джон Сильвер стоял за моей спиной и тоже смотрел вперед.