Вскоре, видимо, отдышавшись, он отодвинулся. Шагов я не услышал; затем раздался такой звук, будто тащат что-то тяжелое. Очень медленно эту тяжесть оттащили прочь, так что мы уже ничего не могли слышать, и обычные шумы брига снова вступили в свои права.

Лицо и шея у меня были мокры от пота, что было очень неприятно, так как от пота щипало некоторые, еще не зажившие участки потрескавшейся кожи. Баллантайн потрясенно смотрел на меня.

– Боже праведный! Как вы думаете… – начал он шепотом, но так и не закончил.

Я пожал плечами – слова не шли на ум.

– Теперь вам просто необходимо увидеться с Молтби, – прошептал доктор. Его слова положили конец слабым надеждам на хоть какой-нибудь сон в эту ночь.

Утром, проверив, как обычно, мое состояние здоровья и дав указания Вэйлу, тотчас же принявшемуся ухаживать за мной, доктор поднялся на палубу.

Я сказал Вэйлу:

– Передайте сэру Томасу, что я буду рад увидеться с ним и благодарю за любезное приглашение.

Вэйл взглянул на меня – лицо его еще больше походило на мордочку кролика, чем обычно, и кивнул. Только тут я обнаружил, что он в это утро не промолвил ни слова – вещь для него совершенно не характерная. Он выглядел испуганным, должно быть, слышал что-то о ночной схватке.

Прошло несколько часов, которые я потратил на то, чтобы как-то спланировать свое поведение во время встречи с Молтби. Наконец Вэйл подвел меня к каюте Молтби и постучал в дверь. Молтби, в полном одиночестве, сидел за столом, на котором были разложены навигационные карты, – капитан, ничего не знающий о море. Щелкнув пальцами, без слов, он заставил Вэйла налить нам кофе, а затем приказал слуге ждать за дверью. Молтби указал мне на диван, и я сел; его манера вести себя была мягкой и заискивающей.

– Миллз, – начал он. – Меня учили ценить мнение любого, кто смог обмануть смерть. А вам, сэр, несомненно, удалось ее обмануть.

У него была привычка, которая меня одновременно и привлекала, и отталкивала: все, что он произносил, могло иметь двойной смысл, словно он – человек, знающий твои тайны и адресующийся к ним.

– Вы делаете мне комплимент, сэр, – отвечал я, не забывая говорить очень тихим голосом.

– Скажите мне, Миллз, – а беседа наша сугубо приватная, – что вы думаете о человеке по имени Сильвер?

– В каком смысле вы желаете, чтобы я вам ответил, сэр? – Мне нужно было выиграть время, чтобы попытаться определить, куда клонит Молтби.

– В общем смысле, но и в частности тоже. Видите ли, у нас на борту есть чудесный человек, мой старинный друг. Он говорит, ему кажется, что он уже слышал это имя – Сильвер. Оно упоминалось в некоторых донесениях.

– В донесениях, сэр?

– Да. Таможенных.

– Сэр, мне никогда не приходилось встречать упоминание имени Сильвер в делах пробирной палаты.

Мне доставляло удовольствие говорить что-то такое, что могло ввести в заблуждение, но не было ложью. Однако Молтби соображал быстро, как человек, привыкший пользоваться теми же приемами.

– И ни в каких других делах тоже?

– Но я полагаю, мой батюшка слышал о нем, – отвечал я. Это было правдой: мой отец слышал страшные рассказы капитана Билли Бонса об «одноногом судовом коке».

– А ваш батюшка высказывал свое мнение об этой фигуре?

– Сэр, в моей памяти сохранилось воспоминание о необычайной доброте моего батюшки. О любом человеке он говорил только хорошее.

– Да-а. – Молтби пристально посмотрел на меня. – Да-а.

Он поднялся и принялся ходить по каюте.

– А что скажете о докторе – о Баллантайне?

– Сэр, что иное я мог бы о нем сказать, как не самое лучшее? Я каждый день подсчитываю, чем я ему обязан. Полное владение собственными членами, заживающая кожа, кроме того…

– Ну ладно, ладно. – Я почувствовал, что Молтби раздражен. Он побарабанил по столу пальцами. – А что вы думаете об этом бриге? О нашей жизни на борту?

– Очень складное судно, сэр. Прекрасно слушается ветра.

– Миллз, когда мы покидали Англию, мы некоторое время – не более четверти суток – шли за «Испаньолой». За вашим судном. К которому теперь плывем. У меня имеется замечательная подзорная труба. Сделанная немцами. Очень ясные стекла. Никакого тумана.

– Я слышал, сэр, что немцы делают такие вещи просто отлично.

А в моем мозгу стучало: «Он знает! Он знает, что это я! Он меня видел!»

Мне удалось ни одним движением не выдать своей тревоги. Молтби выжидал. Должен признаться, этот миг тянулся очень долго. Потом он сказал:

– И у меня создалось впечатление… – Из-за его пауз у меня даже сердце обливалось потом! – Да, у меня создалось впечатление – теперь, когда, как я надеюсь, у нас будет такая возможность, – что я