Карьерное положение Брежнева постепенно укреплялось, и не только в провинциальном Кишиневе. Он стал бывать в Москве, завязывая и закрепляя полезные знакомства среди столичной номенклатуры. Летом 1950 года он впервые был избран (ну правильнее надо бы тут выразиться — назначен) депутатом Верховного Совета Союза, так полагалось ему по тогдашней должности (с тех пор в течение трети века он был постоянно депутатом!). Личное обаяние тут ему очень пригодилось.

Между тем приближалось громаднейшее событие в политической жизни страны — XIX партийный съезд. Сделаем краткое пояснение.

Это нынешние российские граждане утомлены до раздражения бесконечными съездами, которые мельтешат повсюду и чуть ли не ежедневно. Тогда — совсем другое дело! За редкими и скупыми газетными сообщениями об итогах какой-нибудь сессии совета или тем более партийного органа внимательнейшим образом следили все заинтересованные граждане. А тут — съезд всей партии, которого — в нарушение Устава! — не собирали целых тринадцать лет, с 1939-го по октябрь 1952 года. И не объясняли причину задержки, и спрашивать о том не полагалось. А теми простофилями, которые спрашивали об этом, интересовались. По-разному…

Итак, долгожданный съезд открылся в Кремле. Телевидение у нас тогда только появилось, было маломощным, да и стояли те малюсенькие и тусклые черно-белые экраны лишь в немногих городских домах. Но радио разнесло на всю страну главную новость: Сталин присутствует на съезде, но с отчетным докладом выступил Г.М. Маленков. Брежнев, естественно, был делегатом с решающим голосом среди 1192 своих коллег (167 — с совещательным, от немногочисленных тогда кандидатов в члены партии, прием в то время был чрезвычайно затруднен).

Выступления шли скучной чередой, ораторы были расписаны заранее. 8 октября, на четвертый день работы «партийного форума», слово предоставили Брежневу. Он прочитал, волнуясь, заранее заготовленную речь. Перечитывать ее сейчас нет ни малейшего смысла, общие слова о расцвете социалистической Молдавии и клятвы в любви и верности великому вождю товарищу Сталину. Как у всех прочих.

Не место тут оценивать ход и содержание съезда в целом. Кстати, ни одной серьезной работы на эту тему до сих пор нет, не любили и не любят у нас сталинское наследие. Меж тем он опять стал на съезде самой приметной личностью. Все ждали, выступит он или нет. Казалось, один пример уже был, три года назад, на праздновании своего семидесятилетия, Сталин — вопреки всем традициям и обычаям! — промолчал и на приветствия не ответил. Может быть, и тут смолчит, думали все, и в частности Брежнев. Но в заключительный день работы съезда Сталин выступил. Вот главнейшее в его речи:

«Раньше буржуазия позволяла себе либеральничать, отстаивала буржуазно-демократические свободы и тем создавала себе популярность в народе. Теперь от либерализма не осталось и следа. Нет больше так называемой «свободы личности», права личности признаются теперь только за теми, у которых есть капитал, а все прочие граждане считаются сырым человеческим материалом, пригодным лишь для эксплуатации. Растоптан принцип равноправия людей и наций, он заменен принципом полноправия эксплуататорского меньшинства и бесправия эксплуатируемого большинства граждан. Знамя буржуазно- демократических свобод выброшено за борт. Я думаю, что это знамя придется поднять вам, представителям коммунистических и демократических партий, и понести вперед, если хотите собрать вокруг себя большинство народа. Больше некому его поднять. (Бурные аплодисменты.)

Раньше буржуазия считалась главой нации, она отстаивала права и независимость нации, ставя их «превыше всего». Теперь не осталось и следа от «национального принципа». Теперь буржуазия продает права и независимость нации за доллары. Знамя национальной независимости и национального суверенитета выброшено за борт. Нет сомнения, что это знамя придется поднять вам, представителям коммунистических и демократических партий, и понести его вперед, если хотите быть патриотами своей страны, если хотите стать руководящей силой нации. Его некому больше поднять. (Бурные аплодисменты.)

Так обстоит дело в настоящее время».

…Так и хочется с горечью добавить тут: именно в нашей любимой России дело сегодня обстоит именно таким образом. Криминальная буржуазия, захватившая власть над нами, выбрасывает за борт независимость страны. Сталин предупреждал о том полвека тому назад, но его никто не понял. За что и расплачиваемся.

Простодушный Брежнев, восторженно и искренне хлопавший Сталину, не понял в его мыслях ровным счетом ничего, ни тогда, ни потом. Но Сталина глубоко почитал до конца жизни, хоть и приходилось это глубоко скрывать, сил переломить поток событий у него не было. Кстати уж, память Сталина чтили все брежневские выдвиженцы: Алиев, Громыко, Романов, Устинов, Черненко, Трапезников. Чтили, но про себя. И эта их общая нерешительность стала их главной политической слабостью.

И вот наступает последний важный час съезда — выборы в ЦК. Ну, тут в душе Брежнева сомнений явно не было, главе республики, даже такой маленькой, место в ЦК вроде бы полагалось, и вот в притихшем зале Брежнев слушает приятный, очень грамотно выговаривающий слова голос Маленкова: «В состав членов Центрального Комитета предлагаются следующие товарищи…» Вот перечислены все на букву «а», теперь идут имена на букву «б»: Бенедиктов, Берия, Бещев, Бойцов, Борков, Брежнев… Сердце Брежнева забилось так сильно, что следующего имени — Булганин — он даже не услышал.

И вот новоизбранные члены ЦК остались в опустевшем зале. Теперь предстояло избрать членов Политбюро, или, как с того же дня принято было именовать, — Президиума ЦК КПСС. Радостно успокоившийся Брежнев приготовился узнать имена тех, кто будет им, рядовым членом ЦК, руководить.

Поднялся Сталин, в одиночестве оставшийся в президиуме. Он неловким старческим движением достал из нагрудного кармана бумажку, не спеша развернул, тихим голосом, который едва усиливал микрофон, начал читать. Список немалый, 25 человек, гораздо более, чем Политбюро последнего состава. Окончив, Сталин переходит к кандидатам. И по алфавиту первым именем он называет Брежнева… Тот потрясен и почти оглушен услышанным. Но затем Сталин зачитывает список новых десяти секретарей ЦК. И вторым он опять услышал свое имя…

Оглушенный неожиданным взлетом на немыслимую властную высоту, Брежнев, несомненно (можно предположить), долго не мог прийти в себя. Никогда, не будучи заносчив и высокомерен, он даже в самых своих честолюбивых мечтах и помыслить не смел о такого рода должностях. Тем более что причины случившегося, и не только с ним, он не понимал и даже не мог толком предположить. Больше того, получив четко прописанную в партийном Уставе должность секретаря ЦК партии, он никаких соответствующих указаний от Сталина не получил, не спешили помочь ему в этом и старшие товарищи по Президиуму.

Но сами-то «старшие товарищи» — Берия, Ворошилов, Каганович, Микоян, Молотов и Хрущев — отлично понимали замысел своего старого вождя. Это сталинское ядро сложилось уже с начала тридцатых годов, а отчасти даже и ранее. Все они в тяжкие предвоенные, военные и восстановительные годы достойно выполняли свой долг перед государством. Да, в том числе и Берия, за ним навсегда останется резкое уменьшение репрессий, чистка кадров госбезопасности от понятно каких лиц, но главное — блистательное выполнение атомного проекта. Однако наступило другое время во внешней и внутренней политике, идеологии и культуре, выросло поколение хорошо образованных людей. Этой новой эпохе «старшие» уже не соответствовали. Так и показало время: только Хрущев нашел в себе силы для перемен, хотя и ненадолго.

Впрочем, практическая часть сталинского замысла по обновлению кадров очевидна, она понятна без труда. Однако главная его суть была сокрыта глубоко, ибо цель слишком велика. Сталин осознал, что, только став на твердую русско-патриотическую почву, Советский Союз преобразуется идейно и сделается государственно несокрушим. Кто же станет исполнителями грандиозного плана? Стоит присмотреться в этом смысле к высшим партийным кадрам.

Берия — якобы грузин, но с явными еврейскими корнями, а главное — осатанелый русофоб, что он сразу и выказал после кончины Сталина. У Ворошилова и Молотова были жены еврейки, обе они дружно