улыбаясь, я всегда смогу чувствовать себя так, как сейчас.
Гарри и Тайрон стояли в очереди вместе с дюжиной других заключенных в тюремной камере ожидания. Вместо трех недель им дали три месяца принудительных работ. Автобус, забирающий всех приговоренных к работам, был припаркован снаружи у открытой двери. Заключенные по одному подходили к охраннику и становились рядом с доктором, у которого был поименный список всех осужденных. Доктор перебрысывался с охраной шутками, они смеялись и попивали колу, не глядя на проходивших мимо людей, скованных цепями. Заключенные называли свое имя и номер охраннику, тот сверялся со списком, отправляя их к доктору, который задавал всем один и тот же вопрос: ты видишь меня? Слышишь меня? Заключенные кивали, и доктор хлопком по спине отправлял их на работы. Как обычно, Тайрон и Гарри шли последними. Гарри теперь пребывал в состоянии почти перманентного бреда, то и дело спотыкался, и каждый раз, когда Тайрон бросался ему на помощь, его либо били дубинкой, либо отталкивали. Когда Тайрон оказался перед доктором, тот посмотрел на повязку на его голове, на синяки и шишки и улыбнулся: что, проблемы,
Гарри задержался у доктора. А вот еще один нью-йоркский торчок. Любишь черные члены, так,
Сара медленно двигалась вместе со всей очередью за таблетками. Она останавливалась на секунду, потом продвигалась чуть вперед, застывала снова, затем снова шла, и так до тех пор, пока не оказалась перед санитаром, который положил ей в рот две таблетки, проследив за тем, чтобы она их проглотила. Она стояла в углу, обняв себя за плечи и глядя на других пациентов, медленно шаркающих за своими транквилизаторами.
Через некоторое время очередь рассосалась. Помещение опустело. Она смотрела перед собой, потом медленно повернула голову, посмотрела по сторонам и наконец тоже ушла. Она брела, обхватив себя руками, шаркая бумажными тапочками, в залу, где стоял телевизор. Некоторые пациенты сидели, опустив голову на грудь, постепенно ощущая приход лекарств. Некоторые смеялись, другие плакали. Сара уставилась на экран.
Гарри был без сознания, когда его везли в операционную. Ему ампутировали руку по плечо, немедленно начав антиинфекционную терапию в попытке спасти его жизнь. Кормили его внутривенно, в правую руку и обе лодыжки. Он был крепко привязан к кровати, чтобы иглы не разорвали вены, если у него вдруг начнутся конвульсии. В нос ему вставили трубку, по которой к его легким поступал кислород. Две трубки, подключенные к маленькому насосу под кроватью, тянулись к его боку, откачивая ядовитые жидкости из его тела. Время от времени Гарри стонал и метался, пытаясь освободиться из когтей кошамара, и медсестра, сидевшая рядом, вытирала ему лоб холодной мокрой тряпочкой, разговаривая с ним успокаивающим голосом. И тогда Гарри унимался и снова лежал без движения, словно мертвый, полностью поглощенный сном и чувством невесомости.... Потом его окружил свет, настолько совершенный и яркий, что он ощущал его всем своим телом, отчего ему стало хорошо, как никогда в жизни, как будто он был каким-то высшим, особенным существом.
Гарри чувствовал исходящее от яркого света тепло, и радостно улыбался, когда по его телу проходили волны. Свет будто говорил ему: я люблю тебя, и Гарри знал, что это правда, а потом он вдруг решил пойти вперед, сам не зная зачем. Внезапно он понял, что хочет отыскать источник света. Он понимал, что свет должен откуда-то исходить. Что он не может быть сам по себе. Он начал поиски, потому что понимал: чем ближе он подберется к источнику света, тем лучше будет себя чувствовать, и поэтому он шел и шел, хотя свет и не думал меняться. Он оставался все таким же ровным. Не становился ни ярче, ни тусклее, поэтому Гарри остановился и попытался раскинуть мозгами, хотя это у него не очень-то получалось. Он вроде попытался нахмуриться, однако улыбка оставалась недвижимой, и радость протекала через всю его сущность. Потом он ощутил легкое беспокойство и вдруг понял, что хмурится и что свет тускнеет, и ощутил незримое присутствие некой злобной твари, которая направлялась к нему, исходя из черного облака, сгущавшегося где-то за его спиной, однако как он ни вертелся, ему не удавалось увидеть это облако. Он отчаянно пытался обнаружить его, чтобы убежать от него к свету, но, как сильно он ни старался, ему не удавалось двинуться с места, он попытался отдышаться, чтобы все-таки рвануть вперед и бежать, бежать, бежать... и снова у него ничего не получалось, и снова он стоял на том же самом месте, но теперь земля под ним становилась все более мягкой, и он начал погружаться в нее все глубже и глубже, попытки вырваться только увеличивали скорость погружения, и внезапно он со страхом осознал, что свет тускнеет все больше, и хотя он по-прежнему не видел черного облака, он точно знал, что оно засасывает его все сильнее, и злобная тварь подходит все ближе и ближе, и ему хотелось кричать от страха, но изо рта не вылетало ни звука. Он чувствовал и каким-то образом даже мог видеть, как беззвучно двигаются его губы, и чернота становилась все гуще, и оттуда, из ее глубин, все ближе к нему тянулись стальные когти невидимого чудища, и он отчаянно пытался вырваться и закричать, но все происходило в полной тишине, при этом он понимал, что если он сейчас не закричит, то чудище разорвет его на куски, он чувствовал, как дрожат и дергаются его губы, но вот наконец послышалось слабое подобие звука, и черноту пронзило что-то серое, и он понял, что уже давно пытается открыть глаза, целую вечность пытается открыть глаза, прежде чем когти чудища вырвут их... Внезапно свет появился снова, хотя и совсем не такой, как раньше, но все же это был свет, и он попытался пошевелиться, но не смог, попытался заговорить, но из его рта вылетали какие-то непонятные звуки. Сидевшая рядом медсестра заметила панику и страх в его глазах и улыбнулась. Все хорошо, сынок, ты в больнице. На осознание информации ушло время... Бесконечно много времени... Гарри попытался пошевелить губами. Медсестра мягко приложила к его губам кубик льда. Так легче? Гарри попытался кивнуть, однако у него ничего не получилось. Он поморгал. Она вытерла его лоб и лицо прохладной мокрой тряпочкой. Она видела, как из его глаз уходит страх и паника. Она улыбнулась, снова приложив кубик льда к его губам. Ты в больнице, сынок. Все хорошо. Медленно, очень болезненно, реальность ситуации стала доходить до его сознания, и он нашел в себе силы кивнуть, давая ей знать, что все понимает. Потом он вздрогнул: моя рука, моя рука — он едва не взвыл — болит ужасно. Я не могу ею
