ощущало необходимость в активных действиях. И каждый день с почтальоном повторялось одно и то же: они все смотрели на него выжидающе, когда он шел по улице, улыбаясь, и каждый раз он отвечал, что сегодня для них ничего нет. Если что-то придет, я клянусь, что буду махать этим конвертом как ненормальный, понимаете, как ненормальный, — и он заходил в подъезд раскладывать ту почту, что у него имелась. Однако кое-что все же изменилось… ее холодильник больше с ней не разговаривал. Он даже не хмурился. Он так и стоял на своем месте, но полностью потерял личность. Поначалу она скучала по их перепалкам, но потом перестала об этом думать и просто быстро делала свои дела на кухне, а потом снова шла на улицу к своим товаркам.
Она как раз сидела на своем почетном месте, когда подъехала машина и из нее вышел Гарри. Он подтянул слаксы и посмотрел на роту сидящих у подъезда теток, ему очень хотелось бы обойти их с фланга, но он по опыту знал, что это нереально, поэтому собрал в кулак все свое усиленное героином мужество и направился прямо туда, где сидела его мать. Пару секунд Сара смотрела па него, и ее быстро схватывающий под стимуляторами мозг сразу отметил основное: закрывающаяся дверь такси, «сдачу оставьте», новая одежда, расслабленное поведение, улыбка, выразительные, радужные глаза. Она подпрыгнула: мой Гарри! — и обняла его, едва не сбив с ног. Она поцеловала его, он ее, она была так рада, что целовала его снова и снова. Эй, полегче, мам, ты меня задушишь, — и он, сверкнув улыбкой, стал поправлять на себе одежду. Давай, давай, заходи в дом, Гарри. Я сварю кофе, и мы обо всем поговорим. Она взяла его за руку и повела к подъезду. Стул, мам, ты забыла свой стул, — и он вернулся и забрал стул, сложив его и поздоровавшись с соседками, которые знали его с самого рождения, даже раньше, еще с тех пор, когда он был только дымкой в отцовских глазах, и они сказали ему, что он отлично выглядит, что они рады, что у него все хорошо, и он кивал, а они его целовали и обнимали. Наконец он с трудом выбрался из их объятий. Сара немедленно поставила вариться кофе и носилась по кухне с чашками, и блюдцами, и ложечками, и сахаром, и молоком, и салфетками. Ну, как ты, Гарри, ты так хорошо выглядишь. Она глянула, не закипает ли кофе, и спросила, хочет ли Гарри есть, может, пирожное или бутерброд, она все быстро при готовит, если он хочет, — правда, у меня ничего из еды дома нет, но у Ады наверняка что-нибудь найдется, может, кекс, — а Гарри смотрел на мать и слушал ее, думая, не перепутал ли он квартиры, но вот кофе сварился, и она поставила на стол две чашки, снова спросив, не голоден ли он. Нет, мам. Ничего не надо. Сядь. Да сядь ты, ради Бога. У меня от тебя голова кружится. Она поставила кофейник обратно на плиту и встала, улыбаясь, перед Гарри: ничего не замечаешь? Гарри моргнул, все еще чувствуя легкое головокружение от бурной деятельности, которую развила его мать. Не видишь разве, что я стала худее? Да, да, кажется, ты похудела. На двадцать пять фунтов. Представляешь? Двадцать пять фунтов. И это только начало. Отлично, ма. Я рад за тебя. Только сядь, ладно? Сара села. Гарри все еще пребывал в изумлении, ему казалось, что его голова парит метрах в пяти позади него. Прости, что я так долго не появлялся, мам, но я был занят, очень занят. Сара кивала головой и улыбалась, играя желваками: ты нашел себе хорошую работу? У тебя все хорошо? Да, мам, все отлично. А что У тебя за работа? Ну, что-то вроде дистрибуции. Для большой импортной компании. О, я так счастлива за тебя, сынок, — и она вскочила, чтобы обнять и поцеловать его. Эй, ма, полегче, ты меня убьешь. Господи, да что с тобой? Ты что, качалась, что ли? Сара села, улыбаясь, ее челюсти крепко стиснуты: а на кого ты работаешь? Вообще-то, мы работаем вдвоем с другом. Так это твой собственный бизнес? О, Гарри, — И она снова подскочила, чтобы обнять его. Гарри с трудом заставил ее сесть: ма, ну пожалуйста, перестань. Твой собственный бизнес, о, Гарри, как только я тебя увидела, сразу поняла, что у тебя собственное дело. Я вснегда знала, что ты добьешься своего. Да, мам, ты была права. Я добился своего, — и он усмехнулся. Ну, теперь ты наверняка встретишься с хорошей еврейской девушкой, и я стану бабушкой. Вообще-то я уже встретил — Сара радостно взвизгнула и запрыгала в своем кресле, Гарри выставил перед собой руки: господи Иисусе, мам, перестань офигевать, а? О, Гарри, ты даже представить не можешь, как же я счастлива. Я так за тебя рада. А когда свадьба? Свадьба? ЭЙ, расслабься, а? Просто успокойся. Полно времени еще, чтобы думать о свадьбе. А она хорошая девушка? Кто ее родители? Что — да ты ее знаешь, мам. Мэрион. Мэрион Кляйнмайтц. Помнишь, ты — о, господин Кляйнмайтц. Я знаю. Конечно. Ныо-Рошель. у него магазин белья в торговом центре. Да, он хорошо рубит в женских трусиках, — хохотнул Гарри, однако Сара не обратила на это внимания, продолжая улыбаться, представляя большую свадьбу с раввином, Гарри с Мэрион под пологом, вино, внуки… Она так обрадовалась, что снова вскочила, не в состоянии усидеть на месте, и долила кофе в чашки, после чего снова села в кресло. Прежде чем ты снова начнешь скакать и я все забуду, хочу сказать, что у меня для тебя подарок. Гарри, мне не нужны подарки, просто сделай меня бабушкой, она продолжала скалиться. Давай потом, а? Дай мне сказать, что я хотел, ладно? Сара кивнула, все еще скаля зубы в застывшей улыбке, скрежеща зубами и играя желваками. Господи, с тобой что-то не то сегодня. Слушай, я знаю… ну… Гарри почесал голову, потер шею подбирая слова и краснея от смущения, отчего он опустил голову и глотнул еще кофе, потом при курил сигарету и начал снова. Я хотел сказать, ну, — он пожал плечами, ну… я знаю, я был не самым лучшим сыном на свете… О, Гарри, ты такой хороший — Нет, нет! Пожалуйста, мам, дай мне закончить. Я никогда не смогу этого сделать, если ты и дальше будешь меня перебивать. Он глубоко вздохнул, мне жаль, что я был такой скотиной. Он остановился. Вдохнул. Выдохнул. Вдохнул. Сара скалилась. Зубы поскрипывали. Я хотел бы все исправить. Я понимаю, что я не могу изменить то, что было, но я хочу, чтобы ты знала, я люблю тебя и сожалею о том, что делал раньше, и очень хотел бы все исправить. Гарри, это просто… — Я сам не знаю, почему я так себя вел. На самом деле, я не хотел. Просто так получалось, вот и все. Не знаю. Это, конечно, розовые слюни, но я правда люблю тебя, мам, и хочу, чтобы ты была счастлива, и поэтому купил тебе новый телевизор. Его доставят сюда через пару дней. Из «Мэйсиз». Сара снова радостно завизжала, и Гарри жестом успокоил ее, подняв руки, и она снова села на место, скалясь в не сходящей с лица улыбке, играя желваками и скрипя зубами, прямо-таки излучая счастье. О, Гарри, ты такой замечательный мальчик. Твой отец был бы счастлив, увидев, сколько ты делаешь для своей бедной одинокой матери. Я заключил с ними пятилетний договор на обслуживание после истечения гарантии. Гарантия на год и на пять. Не знаю, что к чему. Короче, времени достаточно. Это лучший телевизор, который там был. Самый лучший.
Ты видишь это, Сеймур? Видишь, какой славный у нас сын? Он знает, как нелегко приходится его одинокой матери, никто к ней не приходит, даже… — Э, ма, прекрати, ладно? Не надо взваливать на меня тяжкий груз вины, хорошо? Глаза Сары распахнулись еще Шире, и она прижала руки к груди: да я бы никогда не поступила так со своим сыном. Никогда. Клянусь, я хочу для своего дорогого сына только самого лучшего, я совсем не хочу, чтобы он чувствовал себя виноватым за… — Хорошо, хорошо, мам, давай успокоимся, ладно? Я просто хотел подарить тебе телевизор и сказать, что очень сожалею о прошлом и хочу, чтобы ты была счастлива, лады? И Гарри, перегнувшись через стол, поцеловал свою мать впервые за черт знает сколько времени. Он не думал и не планировал, просто все вышло как-то само собой, как естественный финал разговора. Сара светилась и сияла, моргая, когда ее сын целовал ее, а потом обхватила его руками и поцеловала в ответ, и он еще раз обнял и поцеловал ее, и странное чувство пронзило его тело, похожее на кайф, но другое. Он не мог его определить, но это было хорошее чувство. Он посмотрел на сияющее лицо матери, и это чувство усилилось, протекая через него с необъяснимой силой и энергией, и он почувствовал себя как-то… да, думаю, именно так… единым целым, что ли. На короткий момент Гарри почувствовал себя единым целым, будто каждая его клеточка была гармонично связана со всеми остальными… словно он был большим цельным существом.
