пресно и богато фосфором. Съешь ее, и на другой день сам начнешь отливать зеленым в темноте. К речке лучше подходить с сетью и не ступать в нее босой ногой. Камень схватит слизью за ногу, потянет на дно. Ляжешь на камни, больно ударяясь спиной, а речка-буянша накроет тебя рябистыми пеленами, убыстрит течение и понесет вниз. Форельки станут отщипывать от тебя по кусочку и по ночам фосфоресцировать в мелких водах тобой.
А леса, покрывающие горы, с расстояния кажутся зеленым плюшем, но их чащи глубоки и мрачны, в них водятся дикие звери – волки, медведи и кабаны. Одному человеку в горах десять лет не продержаться.
– Человек был в горах не один, – продолжил Иса, – он дружил с дикими зверями, особенно с волками, понимал звериный язык.
Люда любила собак, может быть, отдавала им любовь, не растраченную на детей, но не верила в то, что человек способен научиться языку зверей. Да и был ли у них язык? Рассказ Исы был для нее сказкой – красивой или нет, покажет конец.
– В те времена в горах было спокойней, и лучше бы человеку там остаться. В низину пришла беда. Те, кто жил тогда в селах, потом рассказывали, что не успели к ней подготовиться – беда была внезапной. Жизнь сельчан никогда не была праздником – беда приходила к ним через каждые пятьдесят лет. Они помнили о ней и считали годы, но в этот раз решили, что беда забыла о них – им казалось, неоткуда ей взяться. Но человек гор вспомнил о беде, и когда пятидесятый год спокойствия подходил к концу, спустился вниз, чтобы успеть к ее приходу. Беда привела с собой людей с красными звездами на кокардах, вооруженных винтовками и штыками. Она приказала сельчанам покинуть дома и уехать туда, где чужая земля, а жители той земли смотрят на долгую зиму сквозь суженные глаза. Это мне потом рассказывали старики. Человек гор собрал свой узелок и повесил его на спину. Беда вывела его из дома, подталкивая штыком в спину, и встретилась глазами с двумя светящимися точками. Это был волк, он пришел попрощаться с человеком гор из леса, где они бок о бок прожили десять лет. Волк знал – села будут пустовать двадцать лет, за это время человек гор одряхлеет и умрет на чужбине. Волки тоже долго не живут. Волк завыл, и под этим воем беда расплылась полным кругом – а до этого была полукруглой и острой, похожей на серп. Беда замахнулась штыком на волка, человек гор схватил молот, валявшийся на земле, и ударил беду по голове. Брызнула кровь и растеклась по земле полной луной, волк завыл на нее протяжней. Но у беды было много штыков. Один из них пронзил человека гор. Волк закричал страшно, этот крик слышали многие сельчане, удаляющиеся из родных сел в тряских вагонах. Этот крик услышали реки, выбросили на берега форель белыми животами вверх, а сами потекли вспять. Волк поднялся на лапы, стал огромным, хотел проглотить луну, но она вышла при звездах. Красные звезды разрезали, растерзали волка, и он умер, не сумев защитить человека гор. А беда пошла дальше, по своему временному кругу длиной в пятьдесят лет. И вот она снова вернулась сюда, в этот город, из которого рукой подать до могилы человека гор. – Иса закончил свой рассказ и вздохнул.
– Волк так любил человека гор? – осторожно спросила Люда, понемногу понимая, кто перед ней.
Дом слепых был уже виден. С такого расстояния еще нельзя было прочесть надписи по его бокам. Только белые простыни, развеваясь на ветру, по-прежнему объявляли капитуляцию. Люда все поняла: Иса – шизофреник. Поэтому она не встречала его раньше. В этом городе все знали друг друга наперечет.
– Не знаю, – шумно втянув носом воздух, ответил Иса. – Человек гор волка любил. Но волк мог его не любить.
– Зачем же он пришел его спасать?
Прежде чем ответить, Иса как будто прислушался. Он это делал и раньше, но Люда не замечала. Так бывает: мы видим что-то глазами и откладываем увиденное на полку подсознания, но приходит момент, подсознание выбрасывает свое содержимое, а мозг хватается за выпавшее и раскладывает его по своим полочкам.
– Биологическая потребность, – наконец проговорил Иса. – У всех живых существ есть потребность жалеть. Психологи говорят обратное – жалость к другим воспитывается в человеке после рождения, она – качество приобретенное. Но если долго следить за дикими зверями, то понимаешь: они тоже жалеют. Волк пожалел человека гор. Волка никто не воспитывал, у него в стае не было психолога. Таким его создала природа. Значит, жалость – это врожденная биологическая потребность. До этого я додумался сам, – с гордостью закончил Иса. – Врачи ничего не понимают. Они решили, я сам придумал человека гор.
– А ты его придумал?
– Ты что! – всплеснул руками Иса. – Это было! У зверей есть язык, и человек гор научился его понимать. Мы постоянно слышим голоса – людей и зверей, дома говорят с нами, земля говорит. Мы слышим, но не понимаем, что слышим. Мы окружены голосами, которые проникают в нас через сердце.
– Ты тоже слышишь голоса? – с опаской спросила Люда.
– Сейчас я слышу, как рука зовет меня, – согласился Иса. – Поэтому я не могу идти с тобой дальше. Возвращайся в свой подвал. У меня своя дорога… Я хотел уйти в горы. Но время обернулось по кругу – пятьдесят лет подошли к концу. Беда добралась до гор. Там волки каждый день воют на луну.
– Ты можешь жить с нами в подвале.
– Руке нужен хлеб – биологическая потребность. Если бы хлеб нужен был мне, рука дала б мне его.
– Ты думаешь, у тех, кто сегодня стрелял друг в друга, есть биологическая потребность жалеть? – усмехнулась Люда.
Она не хотела с ним спорить, раз он слышит голоса. Все было отчетливо ясно.
– Была и у них, – с такой готовностью отозвался Иса, что стал похож на молодого исследователя- энтузиаста, – но ее убили те, кто их воспитывал.
Люда хмыкнула. Слава богу, они уже пришли. Она провела с сумасшедшим полдня – это по установленному законом делению времени на сутки, часы и минуты. А по-настоящему, по собственному восприятию времени, Люда провела с ним полжизни и подошла к дому слепых другой.
– Когда я повернусь к тебе спиной, обернись, махни мне рукой на прощание и пожелай чего-то хорошего, но так, чтобы я не услышал, – попросил Иса.
День подошел к концу, солнце еще не скатилось к горизонту, но небо затянули облака, и в городе стремительно темнело. Лицо Исы казалось бледным изваянием, словно невидимая рука вырезала его из куска темноты, как из бесконечного мрамора. Глаза его были неподвижные, мраморные. Они ничего не выражали, и Люда видела в них лишь отражение пути от руки и до нее. Иса преобразился. Казалось, это не его она встретила сегодня днем на кладбище. Тот человек с рюкзаком за плечами был слаб и по-мышиному сер. Этот силен своей наивностью и верой в биологическую потребность. Ей почти было не видно его ног, их съела тьма, но лицо его и грудь парили в возвышении. Когда Иса повернулся к ней спиной, Люде показалось, что он не идет, а плывет по воздуху. В это время где-то в далеком подвале, куда кислород поступал через узкую щель, рука делила на много частей буханку хлеба. Только шизофреник мог решиться на дорогу туда и обратно. Только в шизофрениках по-прежнему жива биологическая потребность. Но пора возвращаться в подвал…
– Я желаю тебе хорошего, – прошептала Люда.
Что ей готовила ночь?
Люда надавила на дверь и давила, пока та не поддалась.
– Опять кирпичом заложили, – подумала она вслух.
Еще поддала плечом, расширяя проход. В нос ударил запах гнилой капусты, перекисшей земли, мышей и ржавых водопроводных труб. И запах погреба, хотя в этом доме погреба отродясь не было. Ноздри щипнул тонкий дымок, она вдохнула его, выбирая из прочих подвальных запахов, подумала: лепешки жарят. Значит, живы…
Люда прикрыла за собой дверь и снова заложила ее кирпичом. С кирпичом было спокойней. В темноте прошла через два отсека к третьему. Налетела ногой на трубу, торчащую из земли, наступила на кучу мусора, что-то хрустнуло под ее ботинком. Знать бы, что им придется провести в этом подвале столько времени… Но кто мог подумать?
Толчок – мокрая шершавость на щеках. Теплое дыхание из собачьей пасти. Чернуха кружила и прыгала, налетала на Люду справа и слева. Люда тянула руку, чтобы ее погладить, но собака не стояла на месте, совершая вокруг хозяйки бешеный танец.
Не умея удовлетворить свою биологическую потребность, Люда присела на пол. К ней потянулись
