11. Царь скорбей
Действующие лица
Евангелист
Кайяфa
Никодим
Иоси Аримафейский
Старейшина
Шадрах
Иисус
Иоанн
Мария
Мария Клеопова
Мария Магдалина
Б ар у х
Г е с т а с, Д и с м а с — разбойники
Симон Киринеянин
Сотник (М а р ц е л л) [4]
Хилиарх[5]
А д ъ ю т а н т (Б а с с)
П р о к л
Кай Понтий Пилат
Клавдия Прокула, его жена
Феба, Кальпурния, Флавий — их слуги
Главк
Валтазар, царь Эфиопии
1–й, 2–й, 3–й и 4–й солдаты первой'четверки'
1–й, 2–й, 3–й и 4–й солдаты второй'четверки'
1–й и 2–й иудеи
1–я и 2–я иудеянки
Грубый голос
1–й и 2–й мальчики
Толпа
Замечания
Иисус. По–моему, лучше всего ничего не прибавлять к Семи Словам. Для актера это трудно, ему придется каждый раз достигать эффекта'с нуля'. Я постаралась облегчить ему жизнь, подводя к каждой реплике, а'Элои'и'свершилось'торжественно вводит Евангелист.
Иоанн. Исключительно важные слова — в сцене II, 5, после'Элои, элои…'Состояние его вполне определяют слова в сцене I, 5:'Сердце мое умерло, вчера, в саду'.
Мария - сдержанна, достойна, сильна — и спокойна тем неестественным спокойствием, которое иногда сопровождает предельную боль. Говорит без пафоса, даже без чувств; первый монолог произносит, принимая неизбежное, во втором — пророчествует. Вместе с Иоанном они -два столпа, окаймляющих дикое горе Магдалины (должно получиться что?то вроде тех картин, где Пресвятая Дева и Иоанн стоят по обе стороны креста, а растрепанная Магдалина бьется у подножья). Точно так же в конце — Pieta.
Мария Магдалина - конечно, она совершенно искренна, но все же немного драматизирует свое горе, она вообще видит жизнь театрально. В сцене с сотником (прежние их отношения нас не касаются) она на минуты перевоплощается в прежнюю плясунью, сознательно воскрешая прошлое ради настоящего. В конце она просто бьется в рыданиях, пока ее не утешила Мария.
К а й я ф а. Это, можно сказать, его апология. Наконец он вполне честен, мало того — он говорит как истинный пророк, увидев и главную слабость иудейства, и тщетность своих дел. Слова эти по–своему перекликаются с тем, что говорит Ирод Великий в первой пьесе. Здесь, и только здесь, мы можем Кайяфе сочувствовать.
Слуги Пилата (собственно — домочадцы):
Флавий - как мы уже знаем, вольноотпущенник.
Обе девицы - наверное, рабыни, но приближенные к хозяевам, фамильярные, избалованные. Подражают манерам знати.
Главк - возможно, тоже вольноотпущенник, но не гнушается обществом'горничных'. Образован, суетен, бессердечен, просто невыносим.
Симон Киринеянин. Иногда считают, что он — африканец, и это привлекательно, но я все?таки решила не предварять того эффекта, который должен вызвать Валтазар. Поэтому он у меня иудей, но живет в другой стране, а сюда пришел на Пасху. Может быть, именно он — паломник в'Царском пути'.
Хилиарх - молодой патриций, отбывающий воинскую повинность. Я употребляю здесь античное слово, поскольку слово'полковник', которому оно примерно соответствует, вызывает представление о солидном немолодом человеке, а это — милый мальчишка, вроде наших выпускников Итона, вполне резонно смущающийся приказывать Проклу, которому лет 60. Он слишком неопытен, чтобы найтись, когда ветеран огорчился, и потому прикрывается дисциплиной, а потом с облегчением переходит к спортивным делам.
Разбойники:
Г е с т а с - просто зверь бранящийся (насколько возможно в пьесе). Презирает все добродетели, особенно те, что потоньше.
Д и с м а с - похож скорее на удалого и условного разбойника XVIII века. Я огорчила всех комментаторов, приписав слова, которые обычно переводят:'Господи, помяни меня…', не благочестию, а милосердию, жалости. Быть не может, чтобы работник, ничем не связанный с Иисусом и уж точно (если он о Нем слышал) не следовавший Его советам, вдруг так впечатлился, что сам постиг истину даже не о Мессианском царстве, а о том духовном Царстве, которое еще толком не поняли ученики. Примерно так говорят, чтоб порадовать человека, который возомнил себя Наполеоном. Это — простая доброта, та самая, о которой говорил Иисус (как бы'утешив безвредного безумца, вы утешили Меня'). Получилось буквально!
Внезапная перемена, видение своих грехов — неоднозначны. Он ошеломлен, но ясно одно: слова Иисуса словно окатили его прохладной водой.
Клавдия - рассказывает сон просто и прямо, не'разыгрывая'его. Самое страшное в нем то, что он совсем не страшен. Слова капитана ('Ты не помнишь?..'и т. д.) Клавдия пересказывает своим голосом, мягко, нежно, без угрозы, да и вообще это — констатация факта, напоминание, и только (вроде:'Ты не помнишь? Вильгельм Завоеватель пришел в 1066 году'). Голоса, повторяющие отрывок из'Символа веры', — просты и бесстрашны (некоторые — поют, как во время мессы). Все само собой разумеется и тем особенно ее пугает. Боится она уже не за Иисуса, а за любимого мужа. Это его безусловно отвергли и боги, и люди.
Сцена I
1. Путь на Голгофу.
Е в а н г е л и с т. Когда Пилат отдал Иисуса солдатам, они сняли с Него багряницу, и надели Его одежду, и повели на Распятие.
Гул уличной толпы.
1–й м а л ь ч и к. Самуил! Веньямйн! Идите скорей, кого?то распинать ведут!
2–й м а л ь ч и к. У–у! Вон там?
1–й м а л ь ч и к. Ага. Я тухлых яиц принес, будем швырять.
2–й м а л ь ч и к. Эй, вы! Сюда!