поехал к дому генерала Гаврюшенко. Дом был огромный – тринадцать подъездов и в каждом без малого восемьдесят квартир. Адрес генерала – улицу и номер дома – Таранову сообщил телохранитель Козыря Руслан (он однажды по заданию Козыря отвозил генералу какой-то пакет, но в квартире, разумеется, не был, передал пакет во дворе)… Таранов устроился на скамеечке посреди двора. Вытянул вперед «больную» ногу и потягивал пивко. Собственно, ему был не особенно интересен продажный ментовский генерал. Просто деятельная натура требовала какого-то активного, наполненного смыслом занятия… а может, и проклюнется какой-нибудь интересный вариант с генералом. Патроны-то еще есть.

Иван просидел на скамейке около часа. В 19:43 во двор въехала сверкающая черная «Волга» с маячком на крыше… даже не видя номеров автомобиля, Таранов понял, что «Волга» ментовская, возит какого-то шишкаря. Блестели тонированные стекла, блестел хромированный радиатор.

Таранов встал со своей скамейки, прохромал поближе. Из «Волги» вылезли трое – генерал Гаврюшенко в форме и двое в штатском. Синхронно хлопнули три дверцы, и «Волга» укатила. До Гаврюшенко было всего метров двадцать. Иван вполне мог бы положить и генерала, и его спутников… он искренне ненавидел эту сволочь в генеральских погонах. Он вспомнил молодого таджика Махмадали, убитого на тайной героиновой войне. И вспомнил, как лениво пил виски генерал-майор Гаврюшенко в компании наркоторговцев. Жаль, что ты ушел в тот раз, генерал. Если бы ты задержался еще на десять минут, то попробовал бы виски с «витаминами».

Впрочем, это еще можно исправить.

Мягко закрылась дверь подъезда, щелкнул замок. Таранов сплюнул на землю и пошел прочь.

Вечером он как всегда выпивал с бабкой – квартирной хозяйкой, толковал с ней «за жизнь». Невзирая на многолетнее пьянство, память баба Вера не пропила – рассказывала о себе, о покойном муже, о двух непутевых, скитающихся по лагерям, сыновьях. Рассказывала о войне, послевоенной нищей, но счастливой жизни, о похоронах Сталина… тогда ее чуть не задавили в толпе. Таранова эти рассказы чем-то привлекали, и он слушал с интересом… Возможно, общение со старой алкоголичкой было своеобразной психотерапией. Ночью бабе Вере стало плохо. Таранов вызвал «скорую» и два часа ждал ее приезда. Бабу Веру увезли в больницу.

Время приближалось к полуночи, Председатель подводил итоги дня. Он проводил встречу с Крабом. Краб доложил о результатах… в общем-то, никакой новой информации не было.

Тупик, подумал Председатель, тупик. Надо сворачивать операцию.

– Но вы знаете, что интересно? – сказал Краб.

– Что? – рассеянно спросил Председатель.

– Когда Гаврюша со своими орлами приехал к себе домой … – Краб умолк на секунду-другую, потом продолжил: – Я, конечно, не уверен на сто процентов, но мне показалось, что его там встречали. Но на сто процентов не уверен.

– Кто? – насторожился Председатель.

– Какой-то хрен хромой.

– А поконкретней? Приметы? Фото? Почему ты считаешь, что этот хромой ждал Гаврюху? Может быть, случайный человек?

Краб закурил и ответил:

– Может быть, случайный… Обосновать, почему мне так показалось, не могу. На голой интуиции, так сказать, сделал вывод. Фотографии тоже нет – у меня аккурат пленка кончилась.

– Худо, Борис… ну а приметы?

Краб быстро и точно описал Хромого. Председатель задумался. Что-то крутилось в голове, но что – он никак не мог сообразить сразу…

– Ладно, – сказал он устало. – Хорошо было бы этого хромца проверить, но уж раз упустили… в общем, завтра сворачиваем операцию, Борис.

– Почему же упустили? – сказал Краб. – Я его до самого дома проводил.

Председатель и Краб скучали в машине уже второй час, наблюдали за подъездом, где скрылся вчера Хромой. Краб Председателя не понимал: сначала, понимаешь, сказал, что сворачиваем, мол, операцию… а потом вдруг р-раз! – переменил решение: давай-ка, Борис, посмотрим с утра на твоего Хромого.

Хромой вышел из подъезда в половине десятого.

– Вот он, – сказал Краб.

– Вижу, – отозвался Председатель. До подъезда было метров сто. Хромой стоял в тени козырька, и разглядеть его подробно было невозможно. – Вижу. Дай-ка бинокль.

Борис протянул бинокль. Председатель поднес его к глазам. В отличие от Краба, он был несколько дальнозорок, и картинка в поле зрения оптики была размытой. Евгений Дмитриевич начал крутить барабанчик настройки… картинка стала приобретать четкость. Мутное пятно, каким выглядело лицо Хромого, приобретало форму, конкретные черты… Но еще до того, как картинка приобрела полную четкость, Кондратьев понял, кто стоит под козырьком подъезда.

– …твою мать! – сказал Председатель. Краб посмотрел на него удивленно: он ни разу еще не слышал от Председателя нецензурщины.

Хромой прикурил, взял трость из подмышки в руку и медленно пошел к автобусной остановке.

Иван прикурил, взял в руки палку и, прихрамывая, пошел к остановке. Ярко светило солнце, чирикали воробьи в кустах акации… Ивану представилась самодельная автоматическая кормушка для птиц, сконструированная Славкой Мордвиновым. Сейчас она стоит на балконе пустой квартиры – пыльная и пустая. И квартира пыльная и пустая. Тускло светятся корешки книг на русском и английском, стоит недопитая Светланой чашка кофе. Светлана никогда не войдет к себе домой, не крикнет с порога: Ванька, я вернулась! НИ-КОГ-ДА.

А Лидер жив… и Председатель жив… и стрелок, который нажал на спуск винтовки, убившей Светлану, тоже жив… и продажный ментовский генерал жив… пока. Все они живы пока.

Иван резко ускорил шаг. Краб, наблюдая, как шагает Таранов, сказал:

– Ого! Этот «хромой» чешет, как хороший десятиборец.

Председатель ничего не сказал.

Неожиданно Таранов остановился… В глазах было темно, и кололо в подреберье, как будто после долгого бега. Но остановился он по другой причине: он ощутил чей-то взгляд. Чей-то внимательный, пристальный взгляд.

– Возможно, – сказал полковник Кондратьев Крабу, – меня сейчас убьют. – Краб вскинул на него непонимающие глаза. – Возможно, Борис, меня сейчас застрелят, но ты не должен ни во что вмешиваться.

– Не понял, Евгений Дмитрич, – озадаченно произнес Краб.

– Это приказ, Краб, – сказал Кондратьев.

– Я не понял, Евгений Дмитрич.

– Если бы мне было столько лет, сколько тебе, то я бы, наверно, тоже не понял, – ответил Кондратьев и широко улыбнулся. Краб напрягся. Осознал, что полковник говорит совершенно серьезно и происходит нечто странное.

– Да в чем дело, Евгений Дмитрич? – очень серьезно спросил Краб. Председатель вылез из машины, снял пиджак и бросил его на переднее сиденье. Потом нагнулся и сказал:

– Дело в том, что нужно отвечать за ошибки… всегда приходится отвечать за ошибки, Боря.

Кондратьев повернулся и пошел к Таранову. На ходу он расслабил узел галстука и подкатал рукава сорочки. Он шел легко и свободно… легко… и свободно.

Ощущение чужого взгляда было очень сильным. Обычно это ощущение предупреждало об опасности. Но сейчас опасности не было – Таранов понимал это шестым чувством. Иван оглянулся. И увидел Председателя. Председатель шел не спеша – руки в карманах. На лице – улыбка, но в глазах… в глазах нечто, что трудно объяснить. Рука Ивана сжала палку. Палка была грубоватой, увесистой, с массивной изогнутой рукоятью. Ударом такой «биты» можно без труда проломить череп.