разбой это можно квалифицировать, только если поступит заявление от потерпевших. Сомневаюсь, что оно поступит.
Я тоже не сомневался, что никаких заявлений не будет.
– И все-таки зря вы устроили стрельбу без всякого повода.
– Повод был. Бейсбольная бита. Это во-первых. А во-вторых, это не я, это Олег. К нему и претензии, – отбрехался Данила.
– А что с «копейкой» теперь?
– Пусть хачи забирают себе. Взамен джипа. Послушай, Денис, неужели тебя «копейка» больше беспокоит, чем Катя? – Это был упрек, и упрек справедливый. Мне даже стало стыдно.
– Как она?
– Похоже на сотрясение. Жалуется, что гудит голова. И у нее совсем заплыл глаз. Будет серьезный синяк.
– Вези ее в офис. Я ее пожалею, – сказал я и со страхом представил, что жалеть Катерину теперь предстоит недели три, минимум, пока не сойдет этот, будь он неладен, серьезный синяк. Притом, жалеть, скорее всего, придется у себя дома. Короче, сделала ручкой мне моя вольная холостяцкая жизнь.
Но… ничего не попишешь. Сам вписал девочку в этот блудняк, сам и расхлебывай. Надо нянчиться с ней – нянчись! Лечи! И не смей помышлять о том, чтобы юркнуть в сторонку. Ибо кто, как не ты, абсолютно искренне возмущался не далее, как вчера утром: «Считаешь, что я скотина неблагодарная? Мол, попользовался и выбросил?»
Скотиной никогда не был! Неблагодарной – тем более!
Бабник – да. Неверный – возможно. Но «попользоваться и выбросить»? Да никогда!
Я не Василиса, гореть ей в аду.
А пока – до ада – просто пошла она на…
Мозги Кате стряхнули куда основательнее, нежели я ожидал. Двое суток она не выходила из спальни, лежала, свернувшись калачиком, на кровати, боролась с непрекращающейся тошнотой и просила меня не включать свет. Левая сторона лица у нее оплыла и почернела настолько, что на него было страшно смотреть. За все это время мне лишь раз с превеликим трудом удалось уговорить Катю похлебать пустого бульона. Ее тут же вырвало, и больше с едой я к ней не приставал. Так же как не настаивал и насчет врача. Хватило одного разговора, который состоялся, как только я привез Катю к себе. Она уже не могла идти самостоятельно, ее качало, как пьяную, и пришлось от машины до квартиры вести ее, надежно обняв за талию. Мне стало страшно.
– Тебе нужен доктор, детка. Тебе надо сделать рентген.
– Мне нужно просто прилечь, – чуть слышно ответила Катя. – И никаких докторов.
– Послушай, так нельзя, дорогая. А если у тебя сломана какая-нибудь лицевая кость? А если у тебя разовьется опухоль мозга…
– Прошу тебя, Денис, – простонала она. И повысила голос: – Очень прошу тебя. – И прокричала почти истерически: – Умоляю! Не говори мне больше ничего про врачей! Я не желаю в больницу! Я не хочу, чтобы меня беспокоили! Чтобы осматривали! Чтобы куда-то везли! Чтобы просвечивали рентгеном! Чтобы кантовали с каталки на каталку! Мне нужен покой! Только покой! И я отлежусь. Но, пожалуйста, не трогай меня!
Я и не трогал. Не беспокоил. Позвонил Латыниной:
– На работе меня завтра не ждите. Послезавтра, наверное, тоже. Справитесь?
– Конечно. А ты собираешься сидеть с этой… с Катериной своей?
Ольга даже не попыталась скрыть ревнивую – более того, откровенно неприязненную – интонацию, с которой задала этот вопрос.
– Да, буду сидеть с Катериной! – довольно жестко отрубил я. И не без пафоса добавил: – Кстати, не только
Никогда не лезущая в карман за словом Латынина на этот раз почему-то не нашла, что ответить. Сварливо фыркнула:
– Нет, не забыла! До свиданья, Забродин. Лечи девочку. И ни о чем не беспокойся, на работе все будет о'кей. – И повесила трубку.
А я расстроенно вздохнул: «Ну вот. Сначала разрыв с Василисой. Теперь натяг с Ольгой. И чего ж они, бабы, все такие проблемные? Или, наоборот, проблемный я? Просто этого за собой не замечаю?
Скорее, именно второе», – пришел я к выводу и отправился проведать тихо страдавшую в темной комнате Катю.
…Она поднялась с постели только на третий день, в пятницу. Первым делом приняла душ. Потом без особого аппетита поклевала на кухне салатик и, закутавшись в плед, устроилась перед телевизором. А я тихо порадовался: девочка на глазах приходила в себя. Все хорошо!
В том числе и на работе.
Василиса, отгуляв выходной и наигравшись в боулинг со своим всесторонне правильным Мишей, со свежими силами взялась за насильников и хулиганов и за две ночи – со среды на четверг и с четверга на пятницу – пополнила лицевой счет сразу на нескольких супостатов: эффектно разогнала группу сексуально озабоченных прыщавых тинейджеров, начистила рупор решившему затащить ее в кусты алкашу и подралась с ментами, попытавшимися запихать ее неизвестно за что в свой «луноход». Последнее приключение грозило закончиться для девочки со светлыми волосами большими проблемами, но в тот момент, когда на нее уже наставили пистолет и собрались защелкнуть на запястьях наручники, на месте событий появился Олег и язвительно объяснил, что весь этот беспредел транслируется в режиме он- лайн по НРТ. Ментов как ветром сдуло меньше чем за минуту. А за рейтинг ночных эфиров нашего канала можно было больше не беспокоиться.
В пятницу я позвонил Даниле и поинтересовался, что сделали с трофейным «Гранд Чероки»?
– Как что? – удивился такому вопросу телохранитель. – Оформили на себя.
– Так просто? Без каких-то проблем?
– А что могут быть за проблемы? Действительно, что могут быть за проблемы у могущественной Организации?
– А кавказы те? Не звонили? – спросил я. – Олег, вроде, оставил им телефон.
– А как же, звонили. Забили стрелу. На нее ездил Антон. Не знаю, о чем они там толковали, но джип теперь наш. А хачики, кажется, должны еще денег. Ну, в смысле, Кате должны. За подбитый глаз и сотрясение мозга. Впрочем, я толком не в курсе. Свяжись с Борщ, она все расскажет подробнее.
Я послушался совета и следующие десять минут провел за разговором с Татьяной Григорьевной. Которая не только не испортила, как обычно, мне настроение, а наоборот вознесла его на заоблачные вершины.
Обалдевший, я положил трубку и с блаженной улыбочкой на устах отправился в гостиную, где перед телевизором томилась Катя.
– Детка, хочешь, я тебе сейчас скажу такое, что у тебя сразу пройдет голова, и ты забудешь про свой синяк?
Катерина повернулась и смерила меня пустым взглядом.
