передвигаться по городу в сопровождении охраны. По телефону обсуждать только те дела, которые не несут в себе секретной информации. Несмотря на то, что Пальцев, видимо, сойдет с дистанции, власти попробуют использовать его предвыборные наработки, а именно список покойников. Надо опубликовать этот список в нашей газете завтра.
Я вполне допускаю, что окружные избирательные комиссии уже приготовили бюллетени для проставления галочки в нужном месте. Если Пальцева не будет в числе кандидатов, там проставят или «против всех» или «за» Пасленова...
– Кстати, как поживает Пасленов? – спросил Ершевский, обращаясь к Гайдуку.
– Как обычно: порет чушь насчет технологичности мышления, разработки перспективных схем развития района на основании системных законов бытия. Плюс обвиняет всех в нарушении процессуальных норм. Говорят, что он отрядил целую армию наблюдателей на избирательные участки, которые готовы писать заявления о нарушениях процедуры, даже если кто-то из голосующих испортит воздух в кабине.
– А откуда у него такие средства, чтобы набирать армию наблюдателей? – спросил Яровой. – Я слышал от его бывших сотрудников, что он с каждым стольником расстается так, как будто идет на эшафот...
– Не знаю, наверное, мозги засрал людям. – ответил Гайдук. – Это он делать умеет. К тому же у него не такой большой объем капитального строительства, как у нас.
– И все же, – взял слово Ершевский, – думаю, что он нам не соперник. Избирательную кампанию мы провели на достойном уровне. Путепровод отремонтирован, и хотя туалет еще не готов к эксплуатации, я думаю, что избиратели оценили наши усилия и что наш подход к насущным нуждам горожан оказался наиболее правильным. В заключении хочу присоединиться к словам Мареева и прошу соблюдать всех в ближайшие три дня осторожность и быть готовым к любым провокациям. Евгений, – повернулся он к Тополянскому, – в первую очередь это относится к тебе и Столярову.
– Да мы что?... Мы нормально... – в унисон ответили Тополянский и Столяров.
На этом собрание закончилось, и мы разъехались по домам, за исключением Гайдука и Ершевского, которые принялись составлять списки представителей на избирательных участках.
Приехав домой, я отправился к Приятелю, чтобы рассказать ему о складывающейся ситуации, в условиях которой избирателям предстояло сделать свой выбор.
Как я и ожидал, Приятель был немногословен. Он предупредил меня, чтобы в ближайшие три дня мы были готовы ко всевозможным провокациям. С его точки зрения, наибольшее внимание стоило уделить событиям, которые придутся на вечер семнадцатого числа – то есть непосредственно после голосования.
Я поблагодарил Приятеля на добром слове и отправился ужинать. Не успел я закончить трапезу, как зазвонил телефон. Внутри меня что-то екнуло: «Ну вот, началось...» Однако это был всего лишь Гайдук, который сообщил, что звонили из избирательной комиссии и подтвердили снятие Пальцевым своей кандидатуры с голосования. Я принял информацию к сведению, допил чай и отправился спать. В этот момент телефон зазвонил снова. Я в шутку подумал: «А не сошел ли с дистанции еще и Пасленов?»
Однако грубый мужской голос сообщил мне совершенно иное:
– Ну что, козел, допрыгался? Мы тебя, суку, предупреждали еще в начале выборов, чтобы ты не лез, куда не надо. Теперь-то тебе пися полная и придет!
Я как можно интеллигентнее спросил:
– Извините, пожалуйста, вы, видимо, по поводу лицензии? Так с ней все в порядке, я проверял.
– Она тебе, мудаку, больше уже не нужна будет. Так что подотри ей свою жопу! Она у тебя скоро будет очень грязная... от страха.
– Благодарю вас за предупреждение, – опять как можно более вежливо ответил я. – Хочу лишь напомнить, что я вооружен и если вы надумаете проделать со мной что-либо дурное, как бы я от страха не отстрелил тебе яйца, вонючий козел!
Я бросил трубку и перевел телефон в режим автоответчика. В течение вечера мне еще пару раз пытались позвонить, но каждый раз звоняющий наталкивался на стандартную фразу о том, что меня нет дома. Утром я прослушал автоответчик и ничего, кроме угроз, не обнаружил.
Явившись на работу, я застал почти весь штаб в наличии и бодром расположении духа, кроме Ярового, который позвонил и сказал, что он плохо себя чувствует. Все ему искренне посочувствовали и пожелали, чтобы он выздоровел до конца выборов. Гайдук деловито инструктировал наших наблюдателей по поводу тех или иных действий представителей избирательных комиссий. Ершевский активно нервничал, расхаживая по комнате и заламывая руки в ожидании каких-то серьезных потрясений. Тополянский живо рассказывал о том, как его вчера по телефону обещали кастрировать. Гайдук, прервав свои объяснения наблюдателям, сказал:
– Главное, чтобы тебя не женили после этого на сексуальной маньячке.
Все дружно и в то же время нервно погоготали и принялись заниматься повседневными обязанностями. Немного погодя Веселов привез свежий номер газеты «Живи и богатей» с последним призывом Ершевского к избирателям сделать достойный выбор, ограничившись прозрачными намеками, так как агитация с сегодняшнего дня была уже запрещена. Гвоздем номера был список умерших избирателей, которые числились в избирательных комиссиях как живые с целью принудить их помимо своей воли исполнить гражданский долг. К спискам прилагались пространные размышления Джаванидзе по поводу того, что голосовать до восемнадцати лет и после смерти в нашей стране запрещено законом и что «тарасовские Чичиковы» из избирательных комиссий поступили таким образом нехорошо.
После обеда Гайдук сообщил, что на избирательных участках все спокойно, предварительное голосование проходит вяло и контролировать там особо нечего, так как люди Пасленова лезут во все дыры и строчат акты о нарушениях закона по поводу и без повода. День уже клонился к концу и все настроились, что все будет нормально, как поступило сообщение от Чернобородова о том, что на одном из складов его овощехранилища произошел пожар.
Я с двумя охранниками срочно выехал на «Поле чудес». О том, что горело овощехранилище, я узнал еще не доехав до него. Во-первых, потому что по пути с визгом и воем нас обогнали несколько пожарных машин, а во-вторых, по неповторимому аромату, которым был наполнен воздух на окружающей овощехранилище территории в радиусе одного километра.
Мы прибыли наконец на место и отыскали там Чернобородова среди толпы пожарников и рабочих. Адриан пояснил нам, что сгорел один из складов, на котором хранились картошка и яблоки. Поскольку овощи и фрукты гореть не могли, сгорели лишь деревянный каркас здания и крыша, чем был нанесен ощутимый ущерб окружающей среде. По моим подозрениям, картошка была скорее всего прошлогодней, а яблоки были завезены еще летом. И лишившись стен и крыши как сдерживающих факторов, складская вонь, подогретая к тому же пожаром, распространилась по окрестностям, игриво щекоча ноздри местных жителей. Масштабы экологического бедствия были таковы, что похоже, в скорости здесь можно было ожидать пикета представителей «Гринписа». Поскольку пожарные уже справились с огнем, а присутствующая толпа принюхалась, мы сочли свою миссию выполненной, выразили Адриану соболезнования и на большой скорости удалились с места происшествия.
Я пояснил Ершевскому, что вероятность поджога велика, так как ничего самовоспламеняющегося на складе отродясь не было. Все выразили сочувствие Чернобородову и пообещали построить новое, современное овощехранилище, если после выборов останутся деньги. На сим все решили разъехаться по домам, посчитав, что сегодня уже вряд ли что еще случится.
Дома я сообщил Приятелю о пожаре и услышал от него предостережение, что это не последний неприятный эпизод. Особое беспокойство у Приятеля вызвал Тополянский. Я принял это к сведению и решил утром еще раз напомнить Евгению о необходимости соблюдать осторожность.
Однако сделать мне этого не удалось. Утром следующего дня я узнал, что Тополянский исчез. Причем сообщил об этом всем Дима Столяров, явившийся в «Корабль Иштар» с фингалом под глазом и самим этим фактом повергший членов штаба в глубокое изумление. Гайдук резонно поинтересовался:
– Дима, как это могло случиться? Ведь до твоего глаза даже достать-то не каждый может...
Дима в пространной речи, перемежаемой междометиями и матом, пояснил, что подлое покушение на его лицо было совершено, когда он сидел в автомобиле. Из его рассказа мы поняли следующее: когда они с Тополянским ехали по каким-то делам, о характере которых Дима не стал распространяться (впрочем, в этом не было необходимости), их остановила группа молодых людей в количестве не меньше шести-семи
